Где валяются поцелуи. Париж. Ринат Валиуллин

думаешь, что она тебя почти любит, а на деле ей нужно совсем другое табло.

      – Забавно. Если вы это только что придумали.

      – Я никогда не вру, – рассмеялся Павел.

      – Врать и придумывать – это разные вещи.

      – Вещи разные, но носить приходится вместе, – посмотрел Павел на незнакомку так, будто увидел в ней знакомую. «Ей просто необходимы были перемены в жизни… между уроками, которые преподносила жизнь». – А кто вам поставил этот диагноз?

      – Какой диагноз?

      – Париж. Он вам просто необходим.

      – Никто не ставил, я сама… надоело заниматься аутотренингом.

      – Значит, все еще больно?

      – Боль? Она притупилась. Хотя иногда хожу, ною, как маленькая. Будто выронила изо рта соску.

      «Ребенок», – подумал про себя Павел.

      – Никогда не видел таких искренних людей.

      – И не увидите, их можно только услышать.

* * *

      Площадь разврата действительно небольшая. Она в окружении – французские здания, что месье, которые ее оберегали всячески, у них вместо шляп мансарды, смотрят на нее как на шлюху, великую проститутку Парижа. Любили ли они ее? Скорее, просто пользовались. Куда бы она от них могла сбежать, с ее прошлым, с ее будущим? «Куда сейчас могу сбежать я?» – в чужой стране, от чужого человека. Да и незачем. Ей здесь нравилось. Вся эта красивая суета вечером и небрежное волнение оставленного толпой мусора поутру. Его, как последние мечты, развеет легкий утренний ветерок. Одинокая куртизанка поежится от ранней прохлады, не дождавшись последнего клиента. С одной стороны у нее музыкальные магазины, напротив – бары, рестораны и кабаре. А в соседних переулках спрятались стриптиз-бары и всевозможные секс-шопы.

      – Сейчас здесь можно найти развлечение на любой вкус, впрочем, как и 200 лет назад. Раньше французские аристократы снимали здесь не только девочек, но и небольшие особняки для них.

      – Русские не только снимали, но даже строили, – поддержала отечественного производителя Катя.

      День клонится к концу, клонится ко сну, день-клон. Обрезки солнца валяются повсюду, острые настолько, что режут зрение. Тени, как людей, так и зданий, выросли в разы, будто, как и Катя, наполнились впечатлениями, теперь волокли их за собой. Правда, очень скоро они выглядели уже не такими контрастными, а потом и вовсе исчезли.

      На небе темнело, снизу – нет, наоборот, пошлый цвет вывесок нагонял ароматы праздника. В атмосфере запахло развлечениями, удовольствиями, развратом, сыром, сифилисом, вином, еще черт знает чем. На ночную улицу выпустили подвыпивших посетителей баров, наркоманов, искателей сомнительных удовольствий, бедняков и проституток.

      Ночь пришла и разделась, бросив на витрины магазинов свое откровенное белье. Катя уткнулась носом в стекло – она внимательно разглядывала предметы женского белья. И мысли ее побежали нагишом.

      – Если днем от этого места несет эротикой, то ночью – сексом, – дышал за ее спиной Пьер.

      – Я бы сказала, даже порно, – она напоила свое любопытство и пошла дальше, Пьер шел следом.

      – Проститутка? –