Где валяются поцелуи. Париж. Ринат Валиуллин

увидел ее улыбку, готовую взорваться смехом, Павел и прибавил звук радио.

      «Протестует, что я ему не ответила, либо нервничает из-за парковки», – подумала про себя Фортуна.

* * *

      – Почему все так заняты поиском смысла жизни? Целая жизнь уходит на то, чтобы найти смысл. Это же не клад.

      – Не клад и не склад. Смысл жизни – это сокровище.

      – Не ссорьтесь мальчики, – вступилась мудрая Ава в спор мужчин. – Смысл жизни не сокровище, его не надо искать, он сам вас найдет, если вы не будете обманывать себя.

      – А что голос такой трагичный? – хихикнул Селфи. – Скажи лучше, что тебя беспокоит?

      – Я все еще обманываю себя.

      – Обманывать себя легче всего.

      – Потому что с совестью договор подписан, – добавил Планшет.

      – Ава, перестань людям парить мозг. Женский смысл жизни сводится к одному: встретить своего парня.

      – Встретить своего – это большая удача.

* * *

      – Трудно устоять перед настоящим обаянием, я же говорила, – радовалась своей маленькой победе Фортуна.

      И действительно, – от дома, в котором жил я, прямо перед носом нашей машины, «Фольксваген», включив белые огни, начал сдавать задом. Опель занял его место. Павел заглушил мотор и тех троих, что плескались на волнах «Радио на троих».

      – Приехали. Здесь я живу.

* * *

      Весна напала неожиданно, сзади – сбила с ног. Я не сопротивлялась и полетела. Вместе с птицами в небе. Птицы собирали мед – они сошли с ума. Наконец-то тепло! Наконец-то весна! Душа поет, гормоны танцуют. Думала, только меня так накрыло, выглянула в окно – а там уже целый ансамбль песни и пляски таких, как я.

      – Может, сегодня на башню заберемся?

      – Далась она тебе, эта заноза в одном месте Парижа. Почему тебя туда так тянет?

      – Мне надо купить рассады. Эйфелевы башни буду высаживать на свои Елисейские Поля.

      Пьер не всегда понимал, что имела в виду Катя, и дело было не в ее безупречном французском, на который она потратила большую часть своего детства, а скорее в ее буйной фантазии, куда Пьеру не всегда удавалось проникнуть. В этом случае он соглашался: «Оui. Оui?» – или отделывался компактной, как зонтик, улыбкой, доставая и открывая ее по необходимости и без.

      – Стоит только посетить Париж, как понимаешь, что своей башней Эйфель имел и будет иметь воображение каждого.

      – Оui, – снова согласился Пьер.

      – Что, «оui»? Эйфель – половой гигант. Он поимел своей железной штукой весь мир.

      – Здесь я бы с тобой поспорил.

      – Прямо здесь?

      – Лучше там. Это минут 30 на машине. Ты сама все увидишь. Сегодня я покажу тебе Париж целиком и полностью, глазами птиц.

      Монмартр – словно гигантская лестница одного здания, поросшего травой, асфальтом, булыжником и туристами, на лестничных клетках которого квартировали мастерские, музеи, кабаре, булочные, кафе, рестораны, клубы, магазины, а между ними застыли скульптуры. По лестнице двигались туристы,