Где валяются поцелуи. Париж. Ринат Валиуллин

из ватмана и наклеенный на голубое небо.

      – Это базилика Сакре-Кёр, одна из самых высоких построек в городе, не уступающая даже самому холму, – снова включился звук у Пьера.

      – Сколько метров? – просто так, по-детски спросила Катя.

      – 130. Но прелесть ее не в высоте. Здесь тусовка. Здесь очаг творчества. Здесь склады художников и музыкантов, – пытался подражать ее цинизму Пьер.

      – Только не включай гида, пожалуйста.

      – Устала?

      – Я люблю бульвары, только не в горку. Очень трудно наслаждаться видами, когда ползешь в гору, да и вообще наслаждаться.

* * *

      – Машина – мой любимый транспорт. Хотя со своей я рассталась.

      – Неужели моя была лучше остальных?

      – Нет, был еще один… «Фольксваген», один «Мерседес», даже «Порше», – назвала наугад марки машин, которыми грезил в свое время ее муж, Фортуна. Она снова оказалась под дождем: «Куда вас подбросить? – остановилось возле нее такси. – Не важно. Чтобы полетела». После этих слов трапеция двери вновь встроилась в кузов авто, оставив ее, Фортуну, под дождем.

      – Ей хотелось все бросить и улететь, – произнесла она вслух.

      – Кому? – не понял Павел.

      – Руке. Вчера в парке она так и сделала.

      – Кто?

      – Моя рука. Она так и сделала, но улетел он – шарик.

      «Какой шарик? Может, она имеет в виду голову? Может, у нее вчера сорвало крышу?» – думал про себя Павел, настороженно глядя на ночную гостью.

      – Прежде чем бросать, надо определиться, кто из вас легче, кто из вас воздушный.

      – А шарик откуда?

      «Похоже, речь о каком-то мужике. Видимо, разругалась вчера. Зачем я только остановился? Романтики захотелось. Теперь она начнет названивать своему. Потом они помирятся, придется везти ее домой. А может быть, поссорятся в пух и прах, так что тот приедет за ней сам. Начнет ревностно выяснять руками, кто я такой. Потом накинется на нее. Она, защищаясь, начнет палить почем зря из своей пушки…»

      – Подарили на входе в парк, – оборвала цепочку его опасений Фортуна.

      – Все как в отношениях. Удача осталась на обочине, – посмотрел на свой кофе Павел.

      – Нет, на обочине осталась я.

      – Вы всегда такая странная? – оставил Павел кофе, пытаясь сосредоточиться на доказательстве возникшей из ниоткуда теоремы.

      – Нет, только под дождем с незнакомыми людьми. Моя странность – это защита.

      – Я бы назвал это теоремой, которую надо доказать. Это профессиональное.

      – Или Джокондой, которую надо украсть. Это от Маяковского.

      – Хорошо, диковинкой – устроит? – подлил еще кофе Фортуне Павел.

      – Дикостью – это правильное название. Как корабль назовешь… – стала она толкать по чашке несколько пузырьков, пока те не лопнули.

      – Имя решает все.

      – Я вот тоже сначала хотела свое поменять. Думала, вот стукнет 16 – обязательно поменяю.

      – А чем вам оно не угодило? Не везло?

      – Просто странное.

      – Диковинное, –