Последние из Валуа. Анри де Кок

страдают, умирая таким вот образом?

      Доктор покачал головой.

      – Нет, – ответил он, – при падении с такой высоты человек почти не страдает; он утрачивает возможность что-либо ощущать, еще не коснувшись земли. А вот и доказательство тому, прислушайтесь: ни один из тех, что упали, так и не издал ни единого крика. Я не стану утверждать, что тело, разбиваясь таким вот образом, совершенно не чувствует боли. Но что есть боль физическая, когда вы уже лишились способности мыслить!

      – Поехали, – промолвил Луиджи Альбрицци, – мне страшно и стыдно смотреть на подобную мерзость! Мне кажется, что я становлюсь ее соучастником!

      – Глядите-ка! – воскликнул вдруг Скарпаньино, который, будучи не таким чувствительным, как маркиз, так и не отвел глаз от платформы. – Один из них сцепился с кем-то… вероятно, со своим палачом… Ах! Он потянул его за собой!.. Браво!.. Если Бог милосерден, он должен совершить чудо для этого парня! Per Baccho![4] Вы позволите, господин маркиз, сходить посмотреть, дышит ли еще этот храбрец?

      – И что вы хотите увидеть, Скарпа, ночью в битком набитом трупами овраге? – спросил доктор.

      – Кто знает… Вдруг тот, что был внизу, спас того, что оказался сверху?

      – Вы сошли с ума!

      – Сошел он с ума или нет, – проговорил Луиджи, – но я присоединяюсь к надежде Скарпы. Иди, друг. Антонио, Пьетро, пойдите с ним.

      Как мы помним, тем человеком, что утянул за собой в пропасть оруженосца барона дез Адре Грендоржа, был Филипп де Гастин. И, поступая так, граф де Гастин хотел не только выплеснуть переполнявшую его злобу – вполне, на наш взгляд, обоснованную, – но и попытаться спастись от смерти.

      Надежд на спасение было очень мало, но, видимо, поэтому он и ухватился за них с такой горячностью. «Бог не допустит того, чтобы столько преступлений остались безнаказанными! – сказал себе Филипп. – Я выживу, чтобы стать орудием его мести!» И, услышав его, Бог сделал так, чтобы он выжил.

      Мы вовсе не собираемся передавать ощущения, которые испытывал граф, летя, вместе с оруженосцем, в бездну, по той причине, что и сам герой этой авантюры – когда станет рассказывать ее позднее – не сможет вспомнить своих ощущений. «Все, что я помню, – скажет он по этому поводу, – это то, что первое впечатление от падения было скорее приятным, нежели мучительным. На протяжении какого-то периода времени мне казалось, что я пребываю во сне, что я лечу, словно птица. Затем я перестал отдавать себе отчет в чем бы то ни было; воздух хлынул в мои легкие, в широко раскрытый рот, и я начал задыхаться… Ужасный удар… невыносимая боль сотрясла все мои члены – то, вероятно, был момент, когда я соприкоснулся с землей, – и я почувствовал, что все мое естество вот-вот разорвется… И все – меня больше не существовало».

      Однако же Филипп остался в живых. Как он того и хотел, тело его врага, более тяжелое, нежели его собственное, облаченное в железные доспехи, защитило его от смертельного удара. Последствия этого удара оказались тем не менее ужасными для графа. С трудом оторвавшись от тела оруженосца,

4

Черт возьми! (ит.)