Портрет Алтовити. Ирина Муравьева

медсестрой в большом госпитале, а там такой беспорядок, в России! Везде, и в госпиталях тоже! Ничего не стоит украсть, отлить, отсыпать, никто ничего не считает!

      – И весь роман будет от первого лица? – Доктору Груберту вдруг захотелось, чтобы Лекае с его брызгающей во все стороны разноцветной слюной и запахом копченостей изо рта оставил их в покое.

      – Да! От начала и до конца! До смертной казни, до того, как преступница в последний раз услышит человеческий голос! То есть до окончательного, представьте себе, конца! До наступления тьмы!

      – И не страшно вам, Бил? – усмехнулся доктор Груберт.

      Ева Мин внимательно посмотрела на него исподлобья, словно хотела убедиться в том, что правильно расслышала эту реплику.

      – А вы, мистер Груберт, – медленно спросила она, – будь вы писателем, начали бы, наверное, с того, как преступница попадает сразу в ад?

      Доктор Груберт пожал плечами.

      – Я не представляю себе ада, – отводя глаза от ее слишком блестящих глаз, сказал он. – Думаю, что там, – неопределенно помахал рукой в воздухе, – другие дела, менее понятные. Ад – слишком уж человеческая идея.

      – А рай?

      – Рай – совсем не по моей части. Я – человек грешный…

      Лекае смотрел на них с удивлением.

      – Пойдемте потанцуем, – вдруг сказал ей доктор Груберт.

      Залпом допил свое шампанское, поставил на стол пустой бокал и взял ее за руку.

      Горячее сухое тепло ее пальцев перебежало в его ладонь, ладонь загорелась. Они медленно задвигались в такт музыке. Оказалось, что она не так уж высока: лоб его почти упирался в ее высоко зачесанные блестящие волосы.

      Волосы пахли жасмином.

* * *

      …Накануне его дня рождения они, как обычно, приехали в Сэндвич к родителям.

      Было совсем рано, когда доктор Груберт неожиданно проснулся и, испугавшись чего-то, вскочил с постели.

      Подошел к окну комнаты и тут же – сквозь слабый, дрожащий дождь – увидел их.

      Мать стояла над отцом, который лежал рядом с кустом жасмина. Она не плакала, не звала на помощь и была так же неподвижна, как он.

      Серый платок, накинутый поверх серого платья, делал ее похожей на одно из тех тусклых гипсовых украшений, которые стоят в городском парке Сэндвича.

      Куст жасмина рос у самого крыльца. Он был густо усыпан цветами, запах которых проникал даже сквозь закрытые окна автомобиля.

      Отец всегда говорил, что запах жасмина и ландышей возвращает ему детство.

* * *

      Связь между смертью отца и этим запахом жасмина была настолько сильной, что доктор Груберт приостановился.

      Черные волосы Евы Мин коснулись его рта.

      – Я немножко не понял, – смутившись, спросил он, – ваша мать была русской?

      – Они бежали от большевиков. Кажется, в двадцатом или двадцать первом году попали в Китай. Там была большая русская колония.

      – Вы и родились в Китае?

      – Вы, наверное, полагаете, что мне лет семьдесят? – Она засмеялась. – Нет, я родилась в Нью-Йорке.

      – Часто