Я уеду жить в «Свитер». Анна Никольская

усталая фотомодель с обложки Vogue.

      Я себя сразу гномиком почувствовала, причем толстым. Хотя мне тоже пятнадцать, я младше ее всего на два месяца, кажется.

      – Здравствуйте, Евгений Олегович, – вежливо сказала я. – С приездом.

      Ей я ничего не сказала. Только кивнула: мол, привет и все дела.

      Она тогда опять ухмыльнулась и стала стягивать мокрые сапоги. Прямо на ковре, все, главное, вокруг заляпала.

      – А ты все такая же пигалица, – сообщил мне Евгений Олегович с присущей ему беспардонностью. – Тебя что, не кормят?

      – Она у нас худеет, – горестно доложила мама.

      – Что-то незаметно, – хмыкнула Верка, и обе задушевно рассмеялись.

      – Юль, займись Верочкой, покажи, где и что… – попросил меня папа и зачем-то подмигнул.

      Знаю я, зачем он подмигивает. Не унывай, мол! Прорвемся!

      Мне вдруг жутко захотелось как следует пореветь. Рухнуть на кровать, в подушку уткнуться и порыдать от души с полчасика.

      Рухнешь тут, как же!

      Я поспешно извинилась и убежала в туалет.

      Я там просидела не знаю сколько. Может, десять минут, а может, целый час. Мама пару раз стучалась ко мне, а потом, я услышала, как она сказала что-то про переходный возраст. И про то, что внимания на меня не стоит обращать. Выкрутилась, как могла, в общем. Предательница.

      А я сидела на унитазе и мрачно разглядывала дверь. Жизнь как-то вдруг резко кончилась. Папа ее несколько раз перекрашивал, в смысле дверь. К ней ворсинки от кисточки прилипли, а он их потом сверху опять закрасил. Получилась мордочка. Я ей говорю:

      – Лучше бы не тетя Света, а…

      Ладно. Не буду рассказывать, что я ей говорила. Это личное. Плохое. Такие вещи нельзя говорить даже мордочкам из ворсинок на туалетных дверях. Про такие вещи подло даже думать.

      Но все-таки этот разговор мне помог. Я кое-что для себя решила тогда: не буду я тряпкой. Не дождешься, дорогая моя Вера. В детстве, может, и была я тряпочкой, которой с доски вытирают, но с тех пор многое изменилось. Так что.

      Я зашла к ним на кухню – они все за столом уже сидели, пили чай – и говорю:

      – Пойдем, Вер, я тебе комнату покажу.

      Она посмотрела на меня без всякого выражения и говорит:

      – Пошли.

      Глава 4

      Не Питер, а Петербург

      Верка сразу плюхнулась на раскладушку, бросила рядом рюкзак.

      – Ты на кровати будешь спать, – я ей говорю. – Это твой шкаф, там плечики, все такое. Если не хватит, я тебе еще дам.

      – Да у меня шмоток мало, – говорит Верка и зевает. Руки под голову засунула, развалилась, как у себя дома. Простота нравов. А еще в петербургской женской гимназии воспитывалась – правда, ее оттуда выгнали.

      – Стол вот этот твой будет, у окна. И тумбочка. Я фен тебе положила. Полотенца, белье тоже.

      – Понятно.

      – А где твой чемодан? – спрашиваю. Стою, главное, посреди ковра, как пальма в горшке, куда девать руки? Как будто это не моя комната, а ее. Как будто это я к ней в гости без спроса заглянула.

      – Я