Конь Рыжий. Алексей Черкасов

среди казаков!.. Да и на заседаниях комитета Крыслов качался из стороны в сторону, то к восстанию, то против. – Принуждения не было, – повторил Крыслов и кстати вспомнил: – Но вот как мы порешили на заседании комитета с нашим председателем… – Крыслов упустил ниточку и запутался, не знал, что сказать дальше.

      – Так что же вы решили на заседании комитета?

      Крыслов отважился ответить прямо:

      – Да вот сам Ной Васильевич сказал: «Как мы есть казаки – того и держаться надо. Ни к большевикам в партию, ни к меньшевикам, ни к серым». За казачество, значит.

      – Это совершенно правильная позиция, – поддержал Ленин на полном серьезе. – Надеюсь, товарищ Свиридов, вы не принуждали казаков вступать в нашу партию?

      Комиссар Свиридов встал:

      – И разговора такого не было, товарищ Ленин. Наша партия сознательных революционеров, как же я мог принуждать…

      Карие, прищуренные глаза Ленина уперлись в такие же карие, открытые и немигающие глаза Ноя Лебедя.

      – Ну а вы давно на войне, Ной Васильевич?

      Ной поднялся, звякнул шашкой, ударившейся об стул.

      – Да вы сидите, Ной Васильевич!

      – Не можно то, – отверг Ной. – Мобилизован в марте четырнадцатого года со старшим братом.

      – Да садитесь же вы, Ной Васильевич. Или и мне придется подняться?

      Ной опустился на мягкий стул аршином. Потяни за чуб – подпрыгнет.

      – Вы из станицы Таштып?

      – Так точно, товарищ председатель. Минусинского казачьего округа.

      – Я в Таштыпе не был. Три года отбывал ссылку в селе Шушь. Бывал на Енисее – загляденье. Такие изумительные места.

      От этих слов у Ноя потеплело на душе, и он, вздохнув, сказал:

      – Бывал я в Шуше два раза. Любее места не сыщешь. Острова там зеленеют, и как поглядишь окрест, так и дых захватывает – этакая там пространственность! А пшеничка какая вызревает?! Наши казаки не раз ездили на базары в Шушь, чтоб заместо своей шушенскую купить. Ведь из ихней пшеницы булки такие ноздреватые и пышные, каких ни в жисть не испечешь из таштыпской. Потому как наша станица в горах, и приморозки бывают, почитай, кажинный год. И на охоту хаживал там на озера – сколь дичи, господи помилуй! Или бор сосновый – дерево к дереву, и солнце цедится сквозь ветки, а внизу тени лежат, да с узорами. Едешь – и так-то легко дышится, глубоко. Стал быть, пространственно!

      – Именно так, пространственно, – подхватил Владимир Ильич, и в лице его, измученном напряженной работой и бессонницей, появилось нечто мягкое, размытое воспоминаниями. И в то же время лицо как-то посерело. И все увидели разом: как он устал!

      – Николай Ильич, вы угостили товарищей обедом? – вдруг спохватился Ленин.

      Нет, оказывается, обедом не угостили.

      Ленин укоризненно покачал головой: нехорошо! Непременно накормите товарищей, и они сегодня же должны вернуться в Гатчину: отвезите на машине к поезду. И попрощался со всеми за руку.

      – Ну а мы с вами земляки, значит? – задержал