Конь Рыжий. Алексей Черкасов

не до нее!

      VII

      Кровать ординарца Саньки была ободрана, мешки с добром из буржуйского тайника исчезли, и Саньки след простыл.

      – Дезертировал, подлюга! – вскипел Ной и бегом на станцию.

      Туда-сюда, нету ординарца, спрятался где-то. Ной сделал вид, что ушел со станции, а сам подкрался с другой стороны, затаился за углом и ждет. А вот и поезд показался из Пскова – платформы, платформы с дровами для замерзающего Питера. Глядь: бежит Санька по перрону, согнувшись под тяжестью двух мешков. Ной выхватил револьвер и выстрелил в небо:

      – Ложись, гад! Изменщик!

      Санька распластался на перроне, спрятавшись за туго набитыми мешками. Ной двинул его сапогом в зад.

      – Ты знаешь, сволочь, что за измену на позиции в Восточной Пруссии я расстрелял полковника со всем штабом! Забыл! А ты дезертировать?! Подымайся! Именем революции укорочу твою дорогу.

      Быть бы упокойным ординарцу Саньке, если бы не подошел Подвойский с комиссаром Свиридовым. В чем дело? Ординарец дезертирует?

      Санька почуял, что комиссар из Смольного может выручить.

      – Из ума вышибло, истинный бог! Думщики, значится, сказывали, что председатель, Ной Васильевич, на службе остается и меня захомутает. А я хворый! Помилосердствуйте!

      Подвойский, понятно, не похвалил ординарца за дезертирство:

      – За это на фронте, безусловно, расстреливают! Но сейчас, я думаю, командир простит вас. И если он вам сию минуту прикажет сопровождать его в бой – выполняйте неукоснительно. Или вы новобранец? Не фронтовик?

      Санька обратился за помощью к комиссару:

      – Иван Михеевич, за-ради Христа, отпустите! Скажите ему, что не я вам первый обсказывал про батальонщицу тогда, а Дальчевский. С той поры житья мне никакого нету. Убьет меня Конь Рыжий. Помилосердствуйте!

      Ной на некоторое время очумел, будто ушам не поверил! Так, значит, Санька выдал Дуню Юскову?

      – Не-ет, ты не уедешь, пакость! – Туго закрутил Ной, теперь его не остановит ни комиссар Свиридов, ни Подвойский, ни сам Дух Святой и Сатана из преисподней. – Один раз становятся предателем, не запамятуй! Навьючивай мешки, живо! И отпущен ты будешь тогда, когда свой грязный хвост очистишь. Такоже.

      Санька поплелся обратно со своей кладью, оправдываясь, что он ополоумел после побега комитетчиков и что батальонщицу первый выдал Дальчевский. А он только после него не стерпел, сердце не выдержало, чтобы укрывать стерву, и что сам Ной Васильевич с того утра ни разу не навестил пулеметчицу, а значит, брезговал ею. И потому Санька решил, что Ной Васильевич плюнул на паскуду, и Санька отобрал у ней сегодня буржуйское добро – пущай таскается в своей шинельке и в солдатской амуниции, потому как тайник открыл не кто иной, как Санька, и добром пользоваться ему.

      Как только вошли в ворота ограды, Ной гаркнул:

      – Стой, гад!

      Санька бросил мешки.

      – Так ты, падаль, Иуда?! Три раза Иуда!! А Иудов смертным боем бить надо. Смертным боем!

      Санька не успел отскочить, как Ной сцапал его за бекешу