Конь Рыжий. Алексей Черкасов

обозревают митинг с высоты резного крыльца.

      Сазонов, по обыкновению, постанывает:

      – Миром бы надо, миром, Ной Васильевич.

      – Хрен с редькой, миром! – бурчит Крыслов, готовый хоть сейчас в седло. – Теперь не комитету решать, а всему кругу.

      Павлов туда же:

      – Известно, кругу!

      – У нас еще два стрелковых батальона, – сдержанно напомнил комитетчикам Ной. – Окромя того, не запамятуйте, артбригада рядышком. Вы говорите про мир, а на уме восстание держите. А подумали про то, как могут шарахнуть прямой наводкой с тех платформ? На платформах-то орудия, какие еще в прошлом году лупили красновцев. С кораблей снятые.

      – Не посмеют, – сомневается Сазонов. – Потому как Советы же. Как же из орудий?

      – А восстанье супротив кого сготавливают серые и офицерье с ними?

      – Против большевиков.

      Ной оборвал разговор:

      – Ладно, тут не комитет – наши разговоры кончились. Перед митингом выступать будем.

      – Гляди, матросы прут!

      Ной увидел цепочкою идущих матросов, рассекающих черным палашом серобекешное казачье месиво, подбодрился – силу почувствовал.

      – Чо они в бескозырках? Мороз давит, а они все в бескозырках, – недоумевает Сазонов, и в голосе слышится нарастающая тревога. Дело-то не шутейное! Как еще обернется! И вслух: – Хоть бы эшелон какой подошел из Пскова.

      – Не жди эшелона, Михаил Власович. К разъезду в сторону Пскова выведены три платформы с орудиями.

      Матросы в ботинках идут твердо. Маузеры по ляжкам, карабины за плечами, лица сумрачные, каменные челюсти стиснуты.

      – Восемнадцать, – успел пересчитать Сазонов. – А где же Бушлатная Революция?

      – При артбригаде, должно, – буркнул Ной.

      По всей площади костры, а тепла нету. Мороз, мороз!..

      У всех матросов на рукавах красные повязки.

      Из штаба вышли один за другим офицеры во главе с Дальчевским и двумя генералами – Сахаровым и Новокрещиновым, и отошли кучкою на правую сторону крыльца. Ной зло оглянулся на них. Вот она, головка-то заговора! Дальчевский, Мотовилов, генералы, но не они будут кричать до хрипоты глоток, на то есть пара сотен оренбургских казаков и уральских богатых станичников. Ни к чему офицерам и генералам пачкаться, не мы, мол, заводилы, а вот сами казаки пресыщены ненавистью к новой власти, пусть они и решают, дескать, свою судьбу. Им, казакам, махать шашками и стрелять из карабинов.

      Оглянувшись на офицеров и задержав взгляд на молчаливых чернобушлатниках с маузерами, Ной горестно подумал: вот тебе и ковчег, Ной Васильевич из рода Ермака Тимофеевича, разберись, сколь тут пар чистых и нечистых и как с ними поступить? Сбросить ли нечистых в геенну огненную или оставить в ковчеге и плыть в неизвестное будущее России? А какое оно будет, будущее? Того рассудить не мог. А ведь надо со всеми как-то ладить, удержать от бунта. Если вспыхнет восстание, то как бы весь ковчег вместе с председателем Ноем не пошел ко дну!

      А снизу, из бекешной тьмы, горласто требуют:

      – Починай митинг, председатель!

      – Чего