Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Вельтман

дня две тысячи.

      – У вас характер, у господина Дмитрицкого другой.

      Дмитрицкий исступленно ходил по комнате. Коляска ему нужна была для представительности…

      – Милостивый государь, я коляску вам не отдам, я плачу вам за нее тысячу рублей, то, что сам заплатил.

      – Это прекрасно! Вы сами заплатили за нее три тысячи; она шла в трех с половиной. Извольте, я за три тысячи отдаю назад, уступаю пятьсот рублей.

      – Я у вас покупаю ее.

      – Она стоит мне три тысячи пятьсот.

      – Угодно тысячу двести? Вам никто за нее больше не даст.

      – Она не продажная; я сам в ней поеду.

      – Угодно полторы тысячи?

      – Полторы тысячи деньгами, пенковую вашу трубку да шкатулку.

      – Трубку? шкатулку? ни за что!

      – Отдавай, пан, за полторы тысячи, – сказал Рацкий.

      – Ну, так и быть.

      Дмитрицкий со вздохом достал из шкатулки тысячу пятьсот рублей и бросил на стол. Это уже был второй заем без процентов и без всякого обеспечения.

      Но читателю, верно, надоел Дмитрицкий. Оставим его покуда делать что хочет; расскажем что-нибудь другое.

II

      У одного папеньки и у одной маменьки были две дочки. Точка. До них не дошел еще черед. Жил-был старик со старухой, в Москве, древнепрестольном граде, в котором житье старикам и старухам. Старик был отставной капитан, следовательно, старуха была отставная капитанша. Жили они со времен екатерининских пенсионом, состоявшим из двухсот рублей. В первые годы отставки старик и старуха считали себя обеспеченными навек.

      – Слава богу, – говорила старуха в 1789 году, – двумястами рублей можно пожить в довольстве и роскоши: двадцать пять рубликов в год квартира, рублей по десяти в год нам на одежу, за пять рублей в месяц можно иметь сытный стол… Сколько это, батюшка, составит? Считай!

      – Сколько ты, матушка, сказала?

      – Экой какой! клади двадцать пять за квартиру.

      – Постой, счеты возьму. Ну, двадцать пять за квартиру.

      – Десять да десять на одежу.

      – Куда ж мне, матушка, десять! Мундир мне прослужит еще лет пять; четыре рубахи в год не износишь – рубль шесть гривен; пара сапогов рубль – вот и все: два рубля шесть гривен; тебе – другое дело, мало ли: пара платья, салоп, чепчик…

      – Пара платья! довольно и одного новенького в год. Ситцевое, например, или коленкоровое: пять аршин, ну, хоть шесть, в четыре полотнища, по шести гривен аршин – три рубля шесть гривен; а понаряднее, флоранской тафты[8] – пять рублей. Салоп немногим чем дороже, да зато уж лет на десять сошьешь хорошую вещь – жаль носить.

      – Ну, положим нам обоим двадцать рублей на платье. Еще что?

      – По пяти в месяц на стол.

      – Шестьдесят. Всего сто пять рублей.

      – Кухарке в год восемь рублей.

      – Восемь.

      – Чаю и сахару в год много на пятнадцать рублей.

      – Не много! Один Иван Тихонович выпьет рублей на пять, да и Матрена Карповна придет в гости, вторую не покроет!

      – Ах, батюшко, жаль стало; да что бы мы стали делать, кабы добрые люди к нам

8

Флоренская тафта – сорт легкой шелковой ткани преимущественно черного цвета.