Железный Хромец. Михаил Попов

я просто предлагаю тебе выгодную сделку: много золота в обмен на людей, от которых тебе вряд ли когда-нибудь будет польза.

      Сотник теребил длинный висячий ус.

      – Взвесь все как следует, Баскумча. С одной стороны, золото, с другой – кровь. Ты правильно заметил, я явился сюда с двумя нукерами, но у меня осталось еще двое, они мне как братья и даже ближе. И под их началом до сотни людей, умеющих держать оружие не хуже твоих всадников.

      – Как я объясню Токлуг Тимуру, почему я отпустил тех, кого схватил, считая их сербедарами? – с бессильной злостью в голосе сказал сотник.

      Тимур, усмехаясь, взял кости с кошмы.

      – Скажешь, что расследовал это дело и обнаружил, что этих честных людей оговорили, а чтобы тебе поверили, повесь тех четверых гератцев, что занимались перекупкой серебряных монет на базаре. Все в городе знают, что они воры и законченные негодяи. Никто за них не вступится, горожане даже будут благодарны тебе.

      Искра надежды засветилась в глазу сотника. Этот молодой негодяй сначала загнал его в угол, а теперь сам же предлагает выход. И не самый плохой.

      – Я должен подумать, Тимур.

      – Некогда думать. Эти, в колпаках, что кружатся на площади, вот-вот бросятся на твоих воинов. И тогда конец.

      – Кому?

      – Всем. Сначала, наверное, мне. А потом и тебе. Решайся, Баскумча. Ты всегда был умным человеком, выпутаешься. Тем более что говорить тебе придется не с Токлуг Тимуром, а всего лишь с Ильяс-Ходжой.

      Сотник выпучил на управителя свой единственный глаз.

      Тимур бросил кости, и у него выпало двенадцать очков.

      Что такое тюрьма на Востоке, невозможно понять, пока в ней не побываешь. Просто взглянув на людей, всего лишь несколько дней проведших в ней, можно было содрогнуться. Двери в стене, огораживающей зиндан, распахнулись, и чагатаи стали тупыми концами копий выталкивать бывших узников наружу.

      Танцующие дервиши, ломая свои концентрические круги, бросились к ним навстречу, мгновенно на площади образовалась пестрая человеческая смесь, так что если бы Баскумча внезапно раздумал и решил вернуть подозреваемых в сербедарстве обратно, ему не удалось бы это сделать.

      Когда Тимур в сопровождении Байсункара и Мансура вышел на площадь, то разделил участь бывших узников зиндана, то есть попал в плотное, потное, постоянно внутри себя движущееся месиво.

      Правитель был встречен приветственными криками, каждый тянулся благодарно дотронуться до него. Один особенно настырный дервиш прямо повис на Тимуре, невыносимо гнусавя:

      – Сказали те, которые в огне, стражам геенны: «Позовите нашего Господа, чтобы Он облегчил нам наказание хотя бы на день». Они ответили: «Разве не приходили к вам ваши посланники с ясными знамениями?» Они сказали: «Да». Они сказали: «Призывайте же!» Но призыв неверных только в заблуждении.

      Тимура раздражала эта навязчивость, кроме того, он никак не мог отделаться от мысли о том, кого он, собственно, освободил. Сербедаров? Но Баскумча прав тогда, стоило ли навлекать гнев чагатаев, извлекая из-под замка своих тайных недоброжелателей?

      И этот голос! Даже через