.

свои токсикозы и любимых мужей. И прямо на приступ, увидев Мигеля, пошли. Просто непробиваемой македонской фалангой.

      И Мигель опять не подкачал. В его мистических серо-синих зеркалах души даже искры мужского интереса к соседкам не вспыхнуло. Только одна сплошная великосветская любезность.

      А потом князь надел мне на палец кольцо с бриллиантом просто неприличного размера и произнёс следующее:

      – Умоляю Вас принять моё предложение руки и сердца и носить отныне мои имя и титул – княгини Багрянородной.

      И чуть тише добавил:

      – Я без тебя жить не могу, Майя.

      Я подумала в эту минуту, что всё плохое в моей жизни, весь ад у меня навсегда остались позади.

      Гомерический хохот в зале.

      Ад-то, яхонтовые мои, только теперь и начинался.

      Часть 2

      И всё переменилось по мановению княжеской длани.

      Зубы мне вставили. Натуральный парик соорудили. Витаминами запичкали. Диагноз поставили правильный.

      Телепортировали меня – с воем сирены, с милицейским мотоциклетным сопровождением, с обеспечением зелёной улицы по всему пути следования – в Четвёртый оазис здравоохранения равноапостольных членов Эпицентрального комитета.

      Больше всего меня поразили не мрамора, не поднебесно-неохватные потолки, не диванчики в стиле ампир из карельской берёзы для ожидания перед дверью врача и не персидские ковры прямо под ногами.

      Больше всего меня потрясла бронзовая обнажённая дама в холле.

      Она не была дебелой, не трясла мясами, не устрашала пещерными пропорциями. Она даже приземистой и коренастой, как наши крестьянские мадонны на стенах сельпо и хлопкопрядильных фабрик, не была.

      Эта обнажёнка была изящна, грациозна.

      Она была совершенна, как музейная античная богиня. Без изъяна и лишнего веса.

      И тут женщина внутри меня по-базарному завизжала:

      – Значит, нам идеалом кургузые кошёлки на каждой площади, да ещё непременно в грязном фартуке и деревенском полушалке. А им – Венера Политбюровская!

      Это был момент, когда я впервые возмутилась существующим строем.

* * *

      В одноместной палате меня возложили, как венок на могилу павших героев. Не на железную казарменную койку с солдатским суконным одеялом, – на парадное ложе в стиле Луи Обез главленного, бело-золотое и в завитушках. Меня осенял резной балдахин с шёлковым пологом, с фигуркой плешивого Великого Кормчего и страусовыми перьями наверху.

      Вокруг на рокайльных гнутых ножках хрустально-фарфоровые капельницы и аппарат искусственного дыхания, инкрустированный драгоценными камнями. На стенах шедевры знаменитых художников «Битва красногвардейских лапифов с белокентаврами» и «Парис вручает яблоко с надписью “Прекраснейшей” Идее марксизма-ленинизма».

      И во встроенной провизорской – все существующие средства омоложения и бессмертия: китайский женьшень в смеси с борьбой за дело коммунистической партии, акулий плавник пополам с жертвами ради грядущих поколений, настойка селезёнки летучей мыши на правильной идеологической