РАЁК. Влада Ладная

шагу, не зная, как сесть, как встать, как повернуться.

      Из одного этого разрослась целая трагедия. Я отказывалась сопровождать князя, не желая его позорить, нарушать приличия. Но моё отсутствие было само по себе нарушением приличий.

      У меня стремительно развивался панический страх перед пуб ликой.

      Сначала я боялась только парадных выходов. Потом начала пугаться людей вообще. Всех. Прохожих на улице, когда мне случалось бывать в городе. Слуг. Эти-то наверняка про меня судачили, судили и рядили, насмехались над неровней князюшке.

      В считанные дни я дошла до того, что перестала покидать свою спальню. Теперь я неделями не выходила из четырёх стен.

      Оказавшись в добровольном заточении, я всё только ухудшила, потому что у меня образовалось слишком много свободного времени для размышлений.

      Теперь я воспроизвела в памяти всё произошедшее, – и мне стало дурно.

      Оно ни в одно из моих сознаний не влезало. Я не могла придумать, что мне по этому поводу чувствовать.

      Стыд? Я была унижена и бесплодна. Я должна была бы это чувствовать.

      Но впав в какое-то недоумение из-за обилия зла, я не решалась и на это.

      Зло, оказывается, может вырваться в любой момент, наброситься на тебя и уничтожить. Я испытывала ужас перед собственной беззащитностью.

      Как дальше жить, если мир устроен таким непотребным образом? Если Высшая сила спокойно позволяет негодяям совершать преступления – и оставляет их безнаказанными.

      Нам же в головы вбили принцип воздаяния: за добро – добром, за зло – злом.

      Но я же ничего плохого не сделала. Я такого не заслужила!

      На этом месте я, конечно, рассобачилась основательно со Всевышним и оплевала его творческий замысел под названием Мирозданье.

      Но проблема этим не решалась, потому что оставался всё-таки вопрос: как теперь жить?

      Если за порядочность и честность наказывают злом, не попробовать ли стать подлой и беспринципной?

      Наконец, со мной приключилась моя обычная беда, называемая в психологии «отсроченными переживаниями».

      Я странно устроена. Когда на меня обрушивается несчастье, я сначала с ним сцепливаюсь, дерусь, сопротивляюсь, издаю воинственные вопли, – но не чувствую ещё ничего. Если несчастье меня побороло, я это перетерпливаю. Но тоже без эмоций. Словно под местной анестезией.

      И только спустя время отупение проходит, – и наступают отчаяние, тоска, пустота.

      Они мстят за отсрочку, берут с процентами. Чем позже они бывают, – тем нестерпимее.

      Вот это запоздалое отчаяние меня и настигло.

      До этого были не чувства, – размышления.

      А тут выразить то, что на меня нахлынуло, можно было только волчьим воем.

      Вот я и выла:

      – У-у-у-у!

* * *

      Отчаяние было липким и серым. Даже бесцветным. У него так же не было ни вкуса, ни цвета, ни запаха, как у радиации, убившей моё дитя. Но это отчаяние распахнулось внутри меня, как автоматический зонтик. И так же несгибаемо распирало меня