РАЁК. Влада Ладная

наплевали в кагор, растоптали ногами и платок, и тюльпаны.

      Я думала, нас с князем венчают деревья и звёздное небо.

      А оказалось – кровь, страдание, увечье, надругательство.

      Не любовь и не ненависть – космическое бездушие нас соединило.

* * *

      Но и это ещё не всё.

      Звезда Полынь тоже и окончательно повенчала нас с князем.

      Уже несколько суток радиация из взорванного реактора всех нас спелёнывала, спекала, перемалывала. И Мигель, и я, и молодчики – все мы были одинаково и в равной степени облучены, сквозь нас в равных долях и дозах процеживалась смерть. Я думала, что наши тела излучают любовь, а это было атомное излучение.

      И та вселенная, что была создана в ту ночь тройного венчания, тот ребёнок, которого я зачала в алькове созвездий, – он тоже был пронизан, пришпилен, как мотылёк, пригвождён, как Христос, радиацией. Дитя тоже было помечено, заклеймено, переформатировано, как все мы, так что матерью его становилась уже не я, – звезда Полынь.

* * *

      Мы так и не узнали, кто были эти выродки. Наркоманы? Сатанисты? Юные нацисты, проходившие боевое крещение? Инопланетяне? – Немотивированное преступление. Не подлежит раскрытию.

      Князь лежал в коме у придворных лекарей. Меня к нему не пускали. Выгнали, как облезлую дворняжку, за порог.

      Слышала только обрывок разговора: если и выживет, останется калекой.

* * *

      А между тем лицо моё становилось зелёным, глаза ввалились, а нос заострился. И по телу пошли чёрные пятна.

      Тут даже моя благодушная врачиха поняла, что дело плохо и плод надо вычищать.

      Я на это шла, как на казнь. Если бы мой ребёнок был зачат в нормальных обстоятельствах и благополучно родился бы, и вырос, и я вложила бы в него всю душу, воспитывая одна, и его приговорили бы потом к позорному повешению за преступление, которого он не совершал, – я бы и то переживала меньше.

      Моему малышу не повезло с первых секунд возникновения. Даже до него уже не повезло. На дитя, состоящее всего из нескольких клеток, обрушились все мыслимые несчастья. Ребёнок был всего лишён. Чемпион неудачников. И единственное, что у него оставалось: моя защита, моё береженье.

      А я малыша не сберегла.

* * *

      Золотой кот

      (Сказка, которую я сочинила для моего мёртвого сына)

      Тогда мы сели в сиреневые санки, запряжённые белой вороной, и полетели в Зимнюю страну.

      Вокруг порхали огромные снежинки, на их ветках, как на деревьях, сидели серебряные птицы, и когда они чистили пёрышки, то звенели, как хрустальные колокольчики.

      Нос наших санок был украшен, как нос старинного фрегата, резной деревянной фигурой, только это была не пышноволосая сирена, а хохочущий клоун. Глаза его были из бенгальских огней, красный нос издавал паровозные свистки, а изо рта – от уха до уха – летели разноцветные мыльные пузыри, и шлейф из них развевался за нами, словно вуаль принцессы.

      Под нами проносились лавандовые поля и фиалковые поляны, но узнать их можно было только по запаху, который