Мера любви. Избранное. Лариса Захарова

положенный срок.

      Не себя – Отчизну берег.

      Внутрь себя направленный взгляд,

      До сих пор обрубки болят.

      Костыли в углу у стены —

      Память той далекой войны,

      А еще напомнит о ней

      Пара снимков суровых дней,

      И руки перебитая кость,

      И осколков снарядных горсть.

      Ордена, что ему вручены, —

      Это тоже память войны.

      II

      Был у женщины взрослый сын,

      Словно свет в окошке – один.

      За всю жизнь, что она прожила,

      Только ночка счастья была.

      Но другим и понять невмочь,

      Сколько значила эта ночь!

      Став единственной в их судьбе,

      Сотню лет спрессовав в себе…

      Был коротким любовный век.

      Умирать ушел человек.

      Он погиб в то утро в бою,

      Ей любовь оставив свою.

      У могилы, скорби полна,

      Все ж надеялась, плача, она:

      Жизнь проснулась, не умерла,

      У нее под сердцем взошла.

      И живут уже не сыны,

      А праправнуки – память войны…

      III

      А у этой за много лет

      Ни осколков, ни фото нет,

      Не знавала слова «беда»,

      Горя не было никогда,

      Путь прямой и спокойный дан:

      Ни болезней, ни встреч, ни ран,

      Ни сплетенных в объятье рук,

      Ни тоскливой боли разлук,

      Ни в шкатулке – заветной той —

      Писем с почтою полевой,

      Не висит шинель у дверей,

      Нет ни сына, ни дочерей,

      Голоса внучат не слышны,

      Дни не веселы, не грустны…

      Но остался трагичный след:

      Что ни спросишь – ответит: «Нет».

      Но спросите, есть ли беда, —

      Сразу «нет» превратится в «да».

      Все вокруг полно тишины —

      Это тоже память войны…

      Карточки

      Светлой памяти Веры Сергеевны Герасимовой

      Язык ее не слушался совсем,

      Как будто глыбы многопудные ворочал:

      – Простите… Потеряла… Сразу все…

      Три иждивенческих и две рабочих…

      Окаменев, недвижно сын стоял,

      Боясь, наверно, быть чрезмерно резким,

      И, словом убивая наповал,

      – Великолепно! – молвила невестка.

      Две девочки прижались у стены…

      Им, несмышленым, были так знакомы

      Те карточки, значения полны,

      Те фото невесомые войны,

      Что становились пайкою весомой.

      И в ожиданье Страшного суда

      Виновница сжимала скрюченные руки…

      Но тем троим, кого настиг удар,

      Не слышен был безмолвный крик старухи.

      Наверно, легче было бы сейчас,

      Когда бы на нее с дивана и со стула

      Глядели не четыре пары глаз,

      А черные винтовочные дула.

      Вновь шарила дрожащая рука

      В кармане, теребила полушалок…

      И темный рот пустого кошелька

      Был, как сама, беспомощен и жалок.

      От ужаса лицо ее свело…

      – Я дура старая… Убить такую надо…

      Сегодня