Лазурный берег. Кэтрин Полански

что он не видит, а он видел и специально ловил эти короткие взгляды: ему было важно ее одобрение.

      – Теперь можно спокойно отдыхать, – сказал Мэтью, когда последняя тарелка была поставлена на сушку. – Выпить глинтвейна. У вас есть красное вино?

      – Да, в холодильнике две бутылки. Это же Прованс, тут полно виноградников. И это Антиб, тут полно хороших вин во всех магазинах. Вы сварите глинтвейн?

      – Если вы не возражаете.

      – Просто какой-то конкурс хороших манер! – рассмеялась Рита. – Конечно, варите, я с удовольствием присоединюсь, обожаю глинтвейн. Это, наверное, безнадежно по-английски, да? Приехать на Лазурный берег и портить отличное вино тем, чтоб кипятить его в кастрюльке. Если мадам Сесиль узнает, она станет презирать нас обоих. Но я так люблю горячий глинтвейн. Особенно под Рождество.

      – Сейчас не Рождество еще, но зачем же соблюдать условности столь педантично?

      – Я тоже так думаю.

      В одном из кухонных шкафчиков нашлись нужные приправы, и Мэтью некоторое время сосредоточенно медитировал над кастрюлькой. Когда он вынес ее и толстые керамические чашки на улицу, было уже почти темно. Рита включила подсветку в саду, и на свет слетелось множество мохнатых ночных бабочек. Негромко и уютно трещали сверчки.

      – Бокалов, к сожалению, не нашел…

      – И не надо.

      Было хорошо сидеть, пить горячий глинтвейн, слушать южный вечер и молчать ни о чем. Вот это и есть настоящий отпуск, вот это и называется емким словом «отдых». Из тела уходила усталость, можно было расслабиться и ни о чем не думать. Возможность ни о чем не думать – одна из самых великих возможностей в мире.

      Откуда-то – то ли из дальнего музыкального кафе, то ли из проезжавшей машины, – долетел обрывок песенки:

      А он такой один,

      Мой парень – блондин,

      Он такой один…

      Рита и Мэтью, не сговариваясь, засмеялись.

      – Все-таки современная музыка иногда бывает очень смешной, – заметил Фрост.

      – А вы любите классику?

      – Да. Особенно Вивальди.

      – А я Шопена люблю. Вальсы…

      – Вы умеете танцевать вальс?

      – Да, умею. Меня отец научил…

      И разговор потек. Фразы цеплялись одна за другую, непринужденные и интересные. Совсем стемнело, Антиб зажегся разноцветными огнями, ими же оказалась усыпана и бухта – залив Ангелов. Мэтью в очередной раз констатировал, что Рита – интересная собеседница, недооценил он ее, вот что. Почему-то мысленно навесил на нее ярлык недалекой язвы, хорошо хоть ненадолго. А теперь все было по-другому.

      Когда стало прохладнее, и с моря потянуло ветерком, Рита предложила:

      – Давайте пойдем в дом.

      – Давайте, – легко согласился Мэтью.

      В доме они устроились в гостиной, и вынужденная перемена места действия не убила разговор. Рита включила радио, классическую волну, и поплыли мягкие звуки какого-то скрипичного концерта.

      – А знаете, –