Восьмой грех. Филипп Ванденберг

ничего не выйдет, можете поставить другую мелодию.

      Секретарь обернулся:

      – Но что может пойти не так, ваше преосвященство?

      Гонзага театрально воздел руки, будто хотел пропеть Te Deum[3], но его слова прозвучали кощунственно:

      – Немногим больше того, что сделал для нас Иисус. Не удивлюсь, если наш план провалится в самый последний момент.

      Некоторое время в машине царило тягостное молчание. Наконец Гонзага прошептал, будто кто-то сейчас мог подслушать их разговор:

      – Кодовое слово – «Апокалипсис 20:7». Альберто, вы меня поняли?

      – «Апокалипсис 20:7», – повторил шофер и уверенно кивнул. – В котором часу нас ждут?

      – В три тридцать. На всякий случай еще до рассвета.

      – Madоnna miа, как же я смогу это сделать?

      – С Божьей помощью. Дави сильнее на газ!

      Автобан тянулся бесконечной ровной лентой по долине вдоль реки По. Ночь и монотонный гул мотора навевали сон. Даже Альберто пришлось бороться с усталостью. Но затем он вспомнил о цели поездки. Абсурдная авантюра, в детали которой, кроме кардинала, были посвящены лишь он и монсеньор Соффичи.

      После долгого молчания кардинал Гонзага вновь обратился к секретарю:

      – Это кодовое слово очень символично. Вы знаете текст Откровений?

      – Конечно, ваше преосвященство.

      – И седьмой стих двадцатой главы?

      Соффичи осекся:

      – Как раз сейчас этот стих не приходит мне на ум, но все остальные я могу цитировать на память.

      – Вот, Соффичи, теперь вы знаете, почему дослужились лишь до монсеньора и не выше.

      – Позвольте сделать замечание, ваше преосвященство. Я очень рад и тому титулу, который мне положен по моей должности!

      Гонзага привык подобным образом оскорблять своего секретаря, и Соффичи оставалось отвечать на такой вызов лишь мысленно.

      Душный воздух в машине был пропитан запахом «Pour Monsieur» от Коко Шанель. Эту туалетную воду Гонзага покупал в превосходном бутике на ватиканском вокзале и натирал ею лысину, следуя совету одного церковного служки из Санта-Мария Маджоре. Как-то после очередной литургии тот под большим секретом поведал кардиналу, что это якобы должно вызвать рост волос.

      Даже в темноте было видно, как секретарь в такт своим мыслям невольно покачивал головой.

      – Я скажу вам, что написано в седьмом стихе двадцатой главы! – сказал кардинал.

      – Не нужно, – перебил его Соффичи. – У меня этот стих лишь на секунду вылетел из головы. Он гласит: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей…»

      – Браво, монсеньор, – сдержанно произнес Гонзага. – Но я все равно не вижу никакой связи с нашей миссией.

      Альберто, с самого начала посвященный в тайную операцию, сдержал улыбку и постарался сосредоточить внимание на машине, которая вот уже тридцать километров неотрывно висела у них на хвосте. Каждый раз, когда он пытался ехать быстрее, этот неприятный попутчик тоже прибавлял газу. Если Альберто сбавлял скорость, так же поступал и водитель ехавшего

3

Восхваление Богу (лат.).