Усвятские шлемоносцы (сборник). Евгений Иванович Носов

робятки, негоже наперед робеть! Поначалу оно завсегда: не сам гром стращает, а страховит неприятельский барабан. А уж коли загремит взаправду, то за громом и барабана не слыхать. Сколько кампаней перебывало – усвятцы во все хаживали и николь сраму домой не приносили. Вам-то уж не упомнить, а я еще старых дедов захватил, которые в Севастополе побывали и на турок сподабливались. Оно ить глядеть на нашего брата – вроде и никуда больше не гожи, окромя как землю пластать. А пошли – дак, оказывается, иньше чего пластать горазды.

      И опять, засмеявшись, крутанул крепко:

      – Гибали мы дугу ветлову, согнем и вязову… А щас пока гуляйте! Давыдушка, улей, улей, попотчевай чем ни то.

      И сам тоже выпивши на равных, посопев сморщенным носом, похватав воздуху, хлопнул Касьяна по плечу:

      – Все мы тут не таковские, а уж кто середь нас природный воитель, дак это Касьянка. Не глядите, что помалкивает, попусту не кобенится.

      – Ты уж сказанешь, Селиван Степаныч, – зарделся Касьян и непроизвольно подобрал под скамью галоши. – С чего выдумал-то?

      – А с того, что знаю.

      – Я дак из ружья птахи и то не стрелил…

      – Это пустое, что не стрелил, – несогласно мотнул головой Селиван.

      – Дак тади откуда быть-то мне?

      – А вот быть, Касьянка, быть. Нареченье твое такое, браток. Указание к воинскому делу.

      – Какое такое указание? – и вовсе смешался Касьян.

      – А вот сичас, сичас я тебе все, как есть, раскрою…

      Дедушко Селиван, и вовсе развеселясь, опять полез в свой шкафчик и, оживленно покхекивая, воротился к столу с толстой и тяжелой книгой, обтянутой порыжелой кожей.

      – Сичас, сичас, голубь, про то почитаем. Про твое назначение.

      При виде книги мужики подтянули поближе скамейки, с нетерпеливым интересом, как малые дети, изготовились слушать неслыханное. Всякая книжица, даже школьный букварь, вызывала к себе в Усвятах почтение, а эта, обряженная медными бляхами и застежками, ненашенских времен и мыслей, уже одним своим обликом заставила всех подобраться, а сбитый с толку Касьян даже пригладил волосы, как делал это всегда при встрече пришлого человека, перед неведомым.

      В полной тишине дедушко Селиван с усилием разломил надвое книгу, опахнувшую лица сидевших слежалым погребным ветерком старины, и, отвалив несколько ветхо-кофейных страниц, нацелил палец в середину листа.

      – Ага! Вот оно! – объявил он, обретя и сам подобающую благостность.

      – А ну-ка… – заерзали мужики.

      Отстранясь и подслеповато сощурясь, дедушко Селиван начал ощупью лепить слова по частям, и от этой их разъятости звучали они торжественно и значительно, будто произнесенные свыше:

      – Наре… нареченный Касияном да воз… возгордится именем своим… ибо несет оно в себе… освя… щение и благо… словение божие кы… подвигам бран… ным и славным…

      Старик остановил палец и вопрошающе взглянул на Касьяна: усвоил ли тот сказанное?

      – А исходит оно… из пределов