Самозванец (сборник). Теодор Мундт

и отвели взоры в сторону – никто не решался вступиться за честь баронессы Витхан.

      Тогда Лахнер смело и решительно взял в руки карточку Ридезеля и вслух прочел:

      – «Барон фон Ридезель»… Это явная опечатка. Вот как будет правильнее… – Он согнул карточку складкой, в которой исчезло «фон Рид», и положил ее на стол.

      Теперь на согнутой карточке стояло: «Барон езель»[18].

      Ридезель посмотрел на свою карточку и позеленел от ярости.

      – Милостивый государь! – сказал он Лахнеру. – Вы позволили себе оскорбить знатное и порядочное семейство, надругавшись над его фамилией. Я требую у вас сатисфакции!

      – И разумеется, я не откажу вам в ней, – спокойно ответил Лахнер. – Но вы ошибаетесь, сударь, если предполагаете, что я надругался над семейным именем вашего рода. Я знаю, скольких славных представителей дал род Ридезелей, и не могу делать их всех ответственными за то, что среди них оказался один, совершенно недостойный этого доброго имени. Вы нагло оскорбили женщину, вместо того чтобы в качестве дворянина и рыцаря защищать слабый пол от обидчиков. Вы оскорбили добродетель, преступили законы гостеприимства и обидели слабого. Все это – преступление такого рода, что их может совершить только Ридезель, лишенный слога «Рид».

      – Вашу карточку, сударь! – крикнул Ридезель, дрожа от бешенства.

      – Я живу в гостинице «Венгерская корона», – спокойно ответил гренадер.

      – Мы еще увидимся!

      – Надеюсь.

      Затем барон Ридезель вместе с гостями, бывшими на его стороне, вышел из столовой, даже не попрощавшись с хозяйкой дома. Представители высшей аристократии подошли к графине и выразили ей сожаление, что в ее доме случилась подобная неприятность, но при этом дали понять ей, что считают все попытки ввести баронессу Витхан в общество бестактностью и необдуманным шагом.

      Вскоре из всех гостей остались только барон Люцельштейн, баронесса Витхан, Лахнер и его командир.

      Баронесса подошла к гренадеру, протянула ему руки и сказала полным слез и страдания голосом:

      – Да благословит вас Бог, барон…

      Рыдания пресекли ее фразу…

      Она молча подошла к графине, обняла ее и пошла к дверям.

      Люцельштейн подскочил к невесте, предложил ей руку, но Эмилия окинула его таким презрительным, таким негодующим взором, что «прекрасный барон» невольно отшатнулся. Через мгновение он стремглав бросился догонять Эмилию.

      Теперь и до Лахнера дошла очередь проститься с хозяйкой.

      – Барон, – сказала ему графиня, – вы вели себя так, как надлежит вести себя настоящему мужчине и дворянину. Я молю Бога, чтобы он дал мне возможность отблагодарить вас за ваш рыцарский поступок.

      Лахнер с Левенвальдом вышли из дворца графини. Гренадер по настоянию полковника сел к нему в карету, а экипаж Лахнера поехал за ними следом.

      – И надо же было тебе попасть в такую кашу! – досадливо сказал Левенвальд.

      – Разве я мог поступить иначе? В качестве дворянина я был

18

Осел (нем.).