Детская книга. Антония Байетт

сказки о колдовстве? В качестве фамильяров?

* * *

      Тут открылась дверь и Джулиан ввел Филипа Уоррена. Шествие замыкал Том, он же и закрыл дверь.

      – Извини, отец. Мы решили, что тебя следует поставить в известность. Мы нашли вот его – он прятался в запасниках Музея. В гробнице. Я за ним давно следил, а сегодня мы его поймали. Он там внизу жил.

      Все посмотрели на грязного мальчишку так (подумала Олив), словно он восстал из-под земли. От его башмаков остались следы на ковре.

      – Что ты делал? – спросил Проспер Кейн.

      Мальчик не ответил. Том подошел к матери, она взъерошила ему волосы. Он преподнес ей историю:

      – Он рисует вещи, выставленные в витринах. А ночью спит совсем один в гробнице древнего святого, где раньше были кости. Среди горгулий и ангелов. В темноте.

      – Это очень храбро, – сказала Олив, обращая взгляд темных глаз на Филипа. – Ты, наверное, боялся.

      – Нисколечко, – бесстрастно ответил Филип.

      Он не собирался говорить, что думал на самом деле. Если ты спал с пятью другими детьми бок о бок на одном матрасе, и, более того, на матрасе, где умерли еще двое братьев и сестра, не безболезненно и не мирно, и тела даже некуда было убрать, – горстка старых костей тебя не испугает. Всю жизнь Филипа не покидала жажда уединения – он бы даже не смог назвать это чувство, но оно никогда не ослабевало. Он понятия не имел, бывает ли такое у других людей. Похоже, что нет. В музейной гробнице, в темноте и прахе, это желание на краткий миг осуществилось. Филип был на взводе – опасный, готовый в любую минуту взорваться.

      – Откуда ты, парень? – спросил Проспер Кейн. – Ну-ка, выкладывай все как есть. Почему ты здесь и как попал туда, где заперто?

      – Я из Берслема. Там работал на гончарной фабрике. – Длинная пауза. – Я сбежал оттуда, вот чего, убежал.

      Лицо его было непроницаемо.

      – Твои родители работают там, на фабрике?

      – Папка помер. Он капсели делал. Мамка расписчица в мастерской. Мы все там работали, кто кем. Я загружал печи для обжига.

      – Ты был несчастен, – сказала Олив.

      Филип обдумал свои ощущения. Он сказал:

      – Угу.

      – С тобой плохо обращались.

      – Им по-другому нельзя было. Дело не в том. Я хотел… Я хотел чего-нибудь делать…

      – Ты хотел что-то изменить в своей жизни, чего-то добиться, – подсказала Олив. – Это естественно.

      Может, это и было естественно, но Филип совсем не то имел в виду.

      – Я хотел чего-нибудь сделать…

      Его внутреннему взору предстала бесформенная масса разжижающейся глины. Он огляделся, как затравленный медведь, и увидел пылающую люстром чашу де Моргана на каминной полке. Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь про эту глазурь, но передумал.

      – Может, ты нам покажешь свои рисунки? – спросил Том. Он обратился к матери: – Он показывал свои рисунки студенткам из Школы искусств, и они им понравились, они давали ему хлеб…

      Филип