Детская книга. Антония Байетт

горячо и мокро.

      Олив сказала, что не надо ничего говорить, они всё понимают. Все уставились на него с любовью и сочувствием.

      – Не то чтобы… – сказал он. – Не то чтобы…

      Голос дрожал.

      – Мы найдем тебе и жилье, и работу, – сказала Олив. В голосе ее звенело золото.

      Дороти неожиданно спросила, умеет ли Филип ездить на велосипеде.

      Он сказал, что нет, но он видел велосипеды, думает, что на них кататься здорово, и хочет попробовать.

      – Мы тебя завтра научим, – сказала Дороти. – У нас новые велосипеды. Мы успеем тебя научить до начала праздника, времени хватит. У нас можно кататься в лесу.

      Ее личико нельзя было назвать хорошеньким. Оно было почти постоянно сердитым, если не свирепым. Филип не стал раздумывать почему. Его одолевала усталость. Олив задала еще пару вопросов о жестоком обращении, которое, как она была уверена, ему пришлось пережить. Он отвечал односложно, полными ложками отправляя в рот бланманже. На этот раз его спасла Виолетта, которая сказала, что мальчик умирает от усталости, вызвалась найти ему свечу и проводить в постель.

* * *

      – Моя сестра такая, не бери в голову, – сказала Виолетта. – Она рассказчица. Она для каждого сочиняет истории. Не врет, а сочиняет. Такая уж у нее манера. Встраивает в окружающий мир.

      Филип сказал:

      – Она… она очень добра ко мне. Вы все очень добрые.

      – У всякого свои взгляды, – сказала Виолетта. – На то, как должен быть устроен мир. А некоторые прошли… вот как ты… через то, чего в мире не должно быть.

      Луна запуталась в ветвях дерева, обнимающего коттедж. Филип принялся изучать узор, в который сплетались прутья, – размеренный и хаотичный одновременно, – и его это утешило. Он не стал говорить об этом Виолетте, но поблагодарил ее еще раз, взял свечу и вошел в домик. Филип боялся, что Виолетта зайдет поцеловать его на ночь – с этих людей станется, – но она лишь посмотрела снизу, как он со свечой поднимается по лестнице.

      – Спокойной ночи, – окликнула она.

      – Спасибо, – еще раз повторил он.

* * *

      И вот он остался один в домике, с храброй свечой, бросающей вызов тьме. Исполнились его желания, по крайней мере одно. На временно принадлежащей ему деревянной кровати, застланной чистым бельем, лежала ночная рубашка. Филип выглянул из окна и увидел все те же ветви, залитые лунным светом на фоне темно-синего безоблачного неба. Листья в форме рыбок, перекрывающие друг друга, едва трепетали. Филип перевел этот узор на горшечную глазурь и ненадолго задумался над ним. Всего было слишком много. Филипу хотелось закричать, или зарыдать, или (он только что понял) потрогать свое тело – чисто отмытое, – как раньше он мог делать только украдкой, в грязных местах. Но нельзя оставлять следов, это будет позор. В конце концов Филип соорудил подобие защиты из носового платка, подаренного или одолженного. Потом можно будет выполоскать его под краном.

      Он откинулся