Кортес. Михаил Ишков

почетная смерть – ведь они должны были одарить племя новыми воинами и теперь отдыхали в благодатном вечернем краю.

      – Заходи! – чей-то голос оторвал гонца от созерцания.

      Он послушно встал – в глазах поплыли радужные круги, члены пронзила острая боль – переступил через порог, прищурился. Тот же чиновник указал на дверь, ведущую в следующую комнату.

      – Туда. Там накормят. Ты должен вымыться, тебя надушат, приведут голову в порядок, постригут… – чиновник внимательнее присмотрелся к посланцу с юга. Мелковат, жилист, сухопар, ребра торчат – если приглядеться, видно, как булькает сердце. Длинные волосы склеились в сосульки, покрылись пылью. По обнаженному смуглому телу тоже сплошь грязевые разводы. Из следопытов, по-видимому… Из отрядов охранения… Кто такого в боевой ряд поставит!.. Ходит плохо, долго, не умеет ждать. Прежде чем ступить, несколько мгновений приходил в себя – это никуда не годится. Хотя что с них взять, с южан. Тоже удовольствие – заниматься этим грязным скотом. Служитель вздохнул, задумался – если бы не важность сведений, которые он доставил с границы, стал бы он возиться с этим…

      – Тебя позовут. Ты сам видел горы, шествующие по морю?

      – Да, господин. Я следил за ними.

      – Хорошо, ступай.

* * *

      Кому послеполуденный отдых, а кому – головомойка.

      С гонцом особенно не церемонились. После помывки кинули новую набедренную повязку и сандалии из сплетенных волокон агавы, кое-как надушили и приказали: «Ждать! «В девятом часу дня, ближе к закату, неожиданно прибежали два молодых дюжих воина, молча схватили гонца под мышки и поволокли через внутренний дворик в ворота. Следующий двор – просторный, с фонтаном и клумбами – был уставлен по периметру клетками, где в вечерней тишине нежились змеи. Было их здесь не перечесть! Завидев людей, некоторые из них подняли головы, зашипели. Скороход от страха и неожиданности невольно поджал ноги, но воины как будто не заметили тяжести живого тела. Далее в новый двор – здесь по клеткам были рассажены всякие звери. В ближайшей дрыхнул, свернувшись клубочком, дикий кот. Наконец притащили в какую-то скудно обставленную комнату и, постоянно понукая – быстрее, быстрее! – велели скинуть сандалии, накинуть скромный плащ из пальмовых листьев, предупредили, чтобы не смел поднимать голову, потом втолкнули в следующую комнату. Здесь его подхватили другие сильные руки, пригнули голову… Гонец совсем обмяк и, когда его отпустили, рухнул ниц. У стены в таких же плащах и набедренных повязках, склонив головы, стояли люди. Двое, нет, трое… Это были важные господа, пусть даже держались они скромно – глаз у скорохода был наметанный. Впереди возвышалась ширма из перьев – вся ее ширь представляла собой необыкновенно яркую картину, изображавшая победу взмывающего в воздух орла. В когтях царственная птица держала дикую мексиканскую кошку.

      У посланника перехватило дыхание – за ширмой сам великий Мотекухсома… Зачем его пригласили? Что он, невзрачный,