Два брата. Александр Волков

рассмеялся:

      – Ты нешто в купцы метишь? Чем торговать будешь? Битыми горшками?

      – Повремени насмешки строить, – серьезно, как большой, ответил десятилетний Ванюшка и добавил то, что не раз слышал от взрослых: – Москва тоже не одним часом обстроилась.

      Разговор оборвался.

      Ребята сидели, клевали носом. Очнувшись, подкидывали дров в костер.

      Вдруг послышался шум, зашуршала осыпающаяся земля. Ребята вздрогнули, мигом слетел сон. Из оврага выкарабкался мужик в меховой шапке, в опрятном поношенном армяке и кожаных постолах. За спиной его была торба с чем-то мягким. Поглаживая черную курчавую бороду, нежданный гость остановился в нескольких шагах от костра и, улыбаясь, глядел на ребят. Те оторопели, а Гришуха ощупал топор – ловко ли лежит под рукой.

      – Это он нас давеча напугать хотел? – прошептал Степка.

      Гришуха утвердительно кивнул головой.

      – Лошадок караулите? – хриплым, но приятным баском спросил мужик.

      – А ты нешто не видишь? Давно приглядываешься!

      Мужик посмотрел с недоумением.

      – Нельзя ли у вашего костра посидеть?

      – Садись, коли не шутишь, – неохотно пригласил пришельца Гришуха, а сам поплотнее охватил топорище.

      – Да вы меня, ребята, не бойтесь, – усмехнулся мужик, – я вам зла не сделаю.

      – А свистел зачем? Лошадей отогнать хотел?

      Мужик искренне удивился.

      – Я свистел? Лошадей отгонял? Да что вы, братцы! По мне, конокрадство – самый тяжкий грех! И подошел-то я сюда только-только, ваш костер меня приманил.

      Ребята начали успокаиваться.

      – Чего же ты бродишь по ночам, как супостат? – недовольно спросил Гришуха.

      – Вишь, как ты круто поворачиваешь, милок! Слова твои верные, да ведь не сам себе человек судьбу выбирает.

      Егорка, смущаясь, достал из сумки краюху хлеба и кусок сала.

      – Ты, может, дядя, голодный? На, возьми.

      Мужик принял из рук мальчика еду. Через несколько минут он блаженно откинулся на спину, положив под голову торбу.

      – Спаси тебя Христос, – ласково обратился он к Егорке. – Уважил дядю Акинфия, а то, признаться, с утра крохи во рту не было. А как звать тебя, паренек?

      – Егоркой кличут.

      – Егоркой… – многозначительно протянул Акинфий. – А ты, случаем, не стрелецкий ли будешь сын? Есть у меня друг закадычный, сильно ты на него обличьем смахиваешь!

      У Егорки захолонуло сердце. Еще когда их семья быстро и без лишнего шуму перебралась из Стрелецкой слободы к Спасу-на-Глинищах, бабка Ульяна строго-настрого наказывала мальчику: «Ежели будут тебя пытать, какого ты роду, не говори, что из стрельцов».

      Кто этот человек? По обличью – крестьянин, а на деле, может, боярский шпик?[27] И Егорка, отвернувшись от костра, чтобы скрыть краску смущения, пробормотал:

      – Из посадских мы…

      – Жалко, – заметил Акинфий, – не придется Илью порадовать.

      «Шпик! – с ужасом подумал Егорка. – Про Илью знает!..»

      Он с трепетом ожидал, что страшный незнакомец будет допрашивать

27

Шпик – сыщик.