Рассказы. Аркадий Аверченко

вроде узкого стилета с затейливой резьбой и ручкой из слоновой кости.

      – Что это?

      – Это, monsieur, прибор для вынимания из глаза попавшей туда соринки. Двенадцать рублей. Есть такие же из композиции, но только без серебряной ручки.

      – А есть у вас клей, – спросил я с тонкой иронией, – для приклеивания на место выпавших волос?

      – На будущей неделе получим, monsieur. Не желаете ли аппарат для извлечения шпилек, упавших за спинку дивана?

      – Благодарю вас, – холодно сказал я, – я предпочитаю сделать это с помощью мясорубки или ротационной машины.

      Ушел я из магазина с чувством гнева и возмущения, вызванного во мне хитрым, нахальным незнакомцем.

* * *

      Живя у меня, городская женщина проводила время так.

      Просыпалась в половине первого пополудни и ела в постели виноград, а если был невиноградный сезон, то что-нибудь другое – плитку шоколада, лимон с сахаром, конфеты.

      Читала газеты. Именно те места, где говорилось о Турции.

      – Почему тебя интересуют именно турки? – спросил я однажды.

      – Они такие милые. У тети жил один турок-водонос. Черный-черный, загорелый. А глаза глубокие. Ах, уже час! Зачем же ты меня не разбудил?

      Она вставала и подходила к зеркалу. Высовывала язык, дергала его, как бы желая убедиться, что он крепко сидит на месте, и потом, надев один чулок, заглядывала в конец неразрезанной книги, купленной мною накануне.

      Через пять минут она заливалась слезами:

      – Зачем ты ее купил?

      – А что?

      – Почему непременно историю маленькой блондинки? Потому что я брюнетка? Понимаю, понимаю!

      – Ну, еще что?

      – Я понимаю. Тебе нравятся блондинки и маленькие. Хорошо, ты глубоко в этом раскаешься.

      – В чем?

      – В этом.

      Она плакала, я рассеянно смотрел в окно. Входила горничная.

      – Луша, – спрашивала горничную жившая у меня женщина, – зачем вчера барин заходил к вам в три часа ночи?

      – Он не заходил.

      – Ступайте.

      – Это еще что за штуки? – кричал я сурово.

      – Я хотела вас поймать. Гм… Или вы хорошо умеете владеть собой, или ты мне изменяешь с кем-нибудь другим.

      Потом она еще плакала.

      – Дай мне слово, что когда ты меня разлюбишь, ты честно скажешь мне об этом. Я не произнесу ни одного упрека. Просто уйду от тебя. Я оценю твое благородство.

* * *

      Недавно я пришел к ней и сказал:

      – Ну вот я и разлюбил тебя.

      – Не может быть! Ты лжешь. Какие вы, мужчины, негодяи!

      – Мне не нравятся городские женщины, – откровенно признался я. – Они так запутались в кружевах и подвязках, что их никак оттуда не вытащишь. Ты глупая, изломанная женщина. Ленивая, бестолковая, лживая. Ты обманывала меня если не физически, то взглядами, желанием, кокетничаньем с посторонними мужчинами. Я стосковался по девушке на низких каблуках, с обыкновенными резиновыми подвязками, придерживающими чулки, с большим зонтиком, который защищал бы нас обоих от дождя и солнца. Я