Подлинные записки Алексея Ивановича Ермакова. А. И. Ермаков

купцов, получал с них комиссию. По уходе его Старшой скажет: «Поди, Алеша, проследи за ним!» По Ильинке идет сильно хромая, но как только выходит за Ильинские ворота, так припустит, что на рысаке не догонишь. Прихожу, рассказываю. Смеху много, но Самому никогда не говорили, сейчас бы прогнал. Жалели. Получал 6о рублей в месяц. Второй – Ломакин Василий Иванович – старик лет шестидесяти. Бритый весь. Скуп был до невозможности. Выдавали нам на обед в городе 15 копеек. Ну, мы сейчас же, как придет разносчик Варишкин с жареными пирожками в масле (с разной начинкой стоили 5 копеек пара), наберем разных: с рисом, вязикой, вареньем… У Василия Ивановича слюни текут, утирается: «Мальчишки, – говорит, – целый день жрут!» Третий – Богданов Константин Иванович – какой-то блаженный. Четвертый – Никитин Сергей Никитич – вроде Богданова. Главный – Толоконников Владимир Федорович – с длинными волосами, сумасшедший. Когда свободен, ходит по магазину и все плюет. Затем сын Константин Александрович – «Чистяк» – заведовал триковым отделением. Во дворе в оптовом амбаре: Литвененко Егор Петрович, родственник хозяина главный приказчик Митрий Иванов, пьяница Ларин Яков Иванович, артельщик Лыков, Смирнов и Семен. Контора: бухгалтер – Торопов Александр Николаев – глухой франт, ходит в цилиндре; 2 конторщика, знаменитый Курбесов – очень длинный, страдающий запоем. Во время запоя Сам поручал нам водить его в город, но доходил он только до Волхонки, Лебяжьего переулка, а затем скрывался в трактир под названием «Капернаум»18. Никакая сила не могла его извлечь оттуда. Привозили пьяного на извозчике. Протрезвившись, работает за троих. Сам его терпел и не увольнял.

      Из города ездили на извозчике, возили книги. Так как городская контора на запоре, магазины отправлялись в долг работать. Запирали зимой в 4 часа дня, с огнем не торговали. Прибыв домой, нужно становиться у двери, где занимался Сам (занятия происходили часов до 11 вечера ежедневно), слушать приказа Самого. «Мальчик! Позови того-то! Подай то-то!» Это было самое ужасное. Спина и ноги отымались от усталости. Спасибо конторщику Панфилову, он тоже вышел из мальчиков у Лыжина, испытал все на себе, жалел, выучил считать на счетах, давал писать книгу. Нужно было делать расценку на вырабатываемый фабрикой драп, каждый кусок за своим номером. Расценка была на каждый кусок. Работу эту производил он. Выучив, передал это дело мне, чем и избавил от стояния на ногах в коридоре. Я уже вечером, придя из лавки, брал книгу, счеты, садился в столовой рядом с комнатой Самого. Сюда же приходил учить уроки тринадцатилетний сын хозяина Володя. Вот здесь-то и началось мое с ним сближение.

      Помню случай. Я сидел, делал расценку, Володя учит уроки, горит огарок стеариновой свечи в подсвечнике. Свеча догорает. Сам, одетый в женину беличью шубу, соскабливает с других подсвечников стеарин и подсыпает в наш огарок. От частого хождения дверь в его комнату открыта. На стене у него большое зеркало: я – лицом к двери,

18

«Капернаум» – в конце XIX – начале XX века было разговорным названием популярных среди литераторов трактиров или ресторанчиков, обстановка которых позволяла провести время в общении и разговорах на различные темы.