Судьба человека. Поднятая целина (сборник). Михаил Шолохов

случаем на базу, да прижалел, и ты – вот он! Так у меня под коленками и зашшекотало! – оживленно говорил он, насмешливо играя глазами, тесня коня Нагульнова грудью кобылицы.

      – Ты шутки потом будешь шутить, Титок! А зараз построжей держись.

      – Ха! Мне самое теперя и шутковать. Завоевал себе сладкую жизню, справедливую власть оборонял, а она меня за хи́ршу[12]… – Голос Титка оборванно осекся.

      С этого момента он ехал молча, нарочно придерживал кобылу, норовя пропустить Макара хоть на пол-лошади вперед, но тот из опаски тоже приотставал. Быки далеко ушли от них.

      – Шевели, шевели! – говорил Нагульнов, напряженно посматривая на Титка, сжимая в кармане наган. Уж он-то знал Титка! Знал его, как никто. – Да ты не отставай! Стрельнуть ежели думаешь, все равно не придется, не успеешь.

      – А ты пужливый стал! – улыбнулся Титок и, хлестнув коня налыгачем, поскакал вперед.

      Глава VII

      Андрей Размётнов со своей группой пришел к Фролу Дамаскову, когда тот с семьей полудновал. За столом сидели: сам Фрол – маленький, тщедушный старичишка с клиноватой бороденкой и оторванной левой ноздрей (еще в детстве обезобразил лицо, падая с яблони, отсюда и прозвище Рваный), его жена, дородная и величественная старуха, сын Тимофей – парень лет двадцати двух, и дочь – девка на выданье.

      Похожий на мать, статный и красивый, из-за стола встал Тимофей. Он вытер тряпкой яркие губы под юношески пушистыми усами, сощурил наглые, навыкат глаза и с развязностью лучшего в хуторе гармониста, девичьего любимца, указал рукой:

      – Проходите, садитесь, дорогие властя!

      – Нам садиться некогда, – Андрей достал из папки лист. – Собрание бедноты постановило тебя, гражданин Фрол Дамасков, выселить из дома, конфисковать все имущество и скот. Так что ты кончай, полуднуй и выгружайся из дому. Зараз мы произведем опись имущества.

      – Это почему же такое? – кинув ложку, Фрол встал.

      – Уничтожаем тебя как кулацкий класс, – пояснил ему Демка Ушаков.

      Фрол пошел в горницу, поскрипывая добротными, подшитыми кожей валенками, вынес оттуда бумажку.

      – Вот справка, ты сам, Размётнов, ее подписывал.

      – Какая справка?

      – Об том, что я хлеб выполнил.

      – Хлеб тут ни при чем.

      – А за что же меня из дому выгонять и конфисковать?

      – Беднота постановила, я же тебе пояснил.

      – Таких законов нету! – резко крикнул Тимофей. – Вы грабиловку устраиваете! Папаня, я зараз в рик поеду. Где седло?

      – Ты в рик пеший пойдешь, ежели хочешь. Коня не дам. – Андрей присел к краю стола, достал карандаш и бумагу…

      У Фрола синевой налился рваный нос, затряслась голова. Он как стоял, так и опустился на пол, с трудом шевеля распухшим, почернелым языком.

      – Сссук-ки-ны!.. Сукины сыны! Грабьте! Режьте!

      – Папаня, встаньте, ради Христа! – заплакала девка, подхватывая отца под мышки.

      Фрол оправился, встал, лег на лавку и уже безучастно слушал, как Демка Ушаков и высокий застенчивый Михаил

12

Хи́рша – загривок.