Пленник железной горы. Генри Лайон Олди

добыть лося, уговаривает себя, что тощий заяц – вполне годная добыча.

      – Всё ли у вас хорошо? Все ли здоровы?

      – Всё, – ухнул кузнец. На вид он был мрачней ночи. – У меня всё хорошо.

      Словно подтверждая сказанное мастером Кытаем, из-под земли ударил вопль:

      – Аай-аайбын! Ыый-ыыйбын!

      – Что это?! – подпрыгнул я.

      – Аай-аайбын!

      В недрах что-то шмякнулось. Земля под ногами ощутимо качнулась:

      – Ыый-ыыйбын!

      – Уймись! – гневно откликнулся старушечий голос. – Не беснуйся!

      – Ыыыыы-ый!

      – Запру!

      И снова – шмяк!

      – Аай-аайбын!

      – Запру! Запру окаянную!

      – Это старуха моя, – с отменным равнодушием сообщил кузнец. – Дочку вразумляет. Ну что, гости дорогие? Айда в дом?

      – Доспех подбирать? – не выдержал я. – Правда, мастер Кытай?

      – Да уж подберем…

      – Шлем? Меч?

      – Да хоть зубочистку…

      Он побрел к Кузне, нимало не интересуясь, следуем мы за ним или нет. Налетел порыв жаркого, несущего гарь ветра, растрепал седые волосы Кытая. Взметнулось над головой кузнеца облако тусклого серебра. Хоть садись на него верхом и лети домой, к любящим родителям. Я поймал своего пегого за узду и поплелся, куда велели. Рядом шел Мюльдюн, ведя в поводу вороного.

      Брат молчал. Ну, и я молчал.

      Разочаровал я кузнеца, сразу видно. Он, небось, думал: этот парень здоровый, как Мюльдюн. Громила! Хотел мастерство показать, самый лучший доспех подыскать Юрюну-боотуру. А я не громила вовсе. Вот Кытай и заскучал.

      «Разве ж это брат?» – слова кузнеца вились вокруг меня роем кусачих пчёл. «Где брат твой, айыы?» – поддакивал из-за плеча мертвый Омогой.

      Под землей опять завопили.

      Мы прошли рядом с дымящейся ямой. Я от большого ума заглянул в нее, но ничего толком не рассмотрел. Дым, чад, темень. Есть там дно, нет – спросите чего попроще. Ямы, где полыхал огонь, мы оставили в стороне. Жар оттуда валил: ой-боой! Неудивительно, что у мастера Кытая брови-ресницы обгорели. И борода с усами. Остатки торчали ржавой щетиной, как на загривке у взбешенного кабана.

      У меня, наверное, и нос сгорел бы, и губы, и уши.

      Перед Кузней высился столб коновязи. Резной, из лиственницы, с лошадиной мордой на верхушке. В углубления резьбы на веки вечные въелась сажа. Я вздохнул с облегчением: не всё тут у них из железа. Мы привязали пегого с вороным, и Мюльдюн извлек из-за пазухи медную табличку со значками:

      – Сарын передал.

      Кузнец погрузился в размышления. Кусал губы, морщил лоб, чесал в затылке. Табличка заняла его внимание целиком.

      – Понял, – кивнул он наконец.

      И обернулся ко мне:

      – Жди здесь. Мюльдюн, ты зайди. Разговор есть.

      Заскрипела, лязгнула дверь. Я остался один.

      Тут она и объявилась.

      3. Ыый-ыыйбын! Ай-абытай!

      – Куо-Куо.

      Откуда она выбралась? Не из-под земли же! Стоит,