Город граффити. Джулия Тот

за столь дешево. Долгими ночами в комнате, служившей офисом, Лейла собиралась с духом и словами, считала, во сколько ей обойдется ее собственное равнодушие к тому, кого она впускает в свою жизнь, когда в одну из таких ночей зазвонил телефон, – его телефон. Лейла всегда пугалась ночных звонков: во времена ее детства слишком часто вот так, по ночам, звонили сообщить родителям об умершем в другом городе родственнике. Она уже слышала тяжелые шлепы босых ног по коридору. К удивлению ее, никто в ту ночь не умер: он протягивал ей телефон, сообщая, что звонит один из его друзей. Удивленная, Лейла ответила, и, выслушав еще с большим удивлением, зачем тот звонил в столь позднее время, молча смотрела на то, что считалось ее мужем: тот только согласно кивнул. Звонивший друг работал в департаменте по делам нелегальной эммиграции, звонил он, чтобы спросить, не сможет ли Лейла помочь им с переводом в разговоре с некоторыми людьми. Лейла хотела отказаться, но, на согласный кивок обладателя друзей, звонивших по ночам, почувствовала радость: за ней приедут сейчас, и привезут, как закончат, – ей не нужно будет пытаться заснуть под ненавистный храп. Пытаясь не выдать чувств, за которые в душе ей было стыдно: она радовалась, что уедет ночью неизвестно куда из собственного дома, где спит ее сын, где – все ее, что любила когда-то, чем была счастлива. На ходу одеваясь, Лейла бежала в комнату старушки-няньки, которой сообщила тихонько, что ее попросили перевести, что она к утру вернется. Женщина только кивнула в полусне. Лейла зашла в комнату сына, поцеловала его, и уже услышала, что к дому подъехало нечто старого образца, пищащее тормозами в тиши венгерской деревни, спящей с девяти вечера.

      Старая, некогда – белая, а ныне – дорожно-грязная «Шкода» молила скрипом о пощаде на каждом завитке и повороте дороги. Лейле было страшно – уставший годами автомобиль переносил скорость в сто сорок километров с трудом, а радостный хохот следователей и громкие истории их, перекривающие венгерский рок, что – по радио, – все чаще отдавал одной лишь мыслью: «Сегодня ей, Лейле, не выжить, зачем она согласилась, зачем…». Но, были к кому-то в этом мире боги милостивы и сохранили Лейле жизнь в ту ночь, – через полтора часа пыток дорогой и некогда белой и молодой «Шкодой», они добрались до здания, похожего на тюремное, за таким же – тюремного вида – забором, железными воротами, за которыми Лейле выдали пропуск переводчика, и, высадив из машины, показали дверь, в которую нужно было ей войти и ждать. За дверью была тюрьма, какой Лейла видела ее в фильмах – с грязными сине-зелеными стенами, решетками, за которыми бродили люди в форме пограничной службы, чему-то веселящиеся каждые пару минут. Долго наблюдать за весельем за решетками Лейле не довелось: один из веселых следователей, пытающийся убить ее по дороге сюда, откуда-то из глубины коридора позвав ее, указал жестом куда —то в решетки. Там, где-то, в решетках, оказалась комната,