Всех скорбящих Радость (сборник). Юлия Вознесенская

приглашали к себе. Жена даже телевизор не разрешала включать. Комнату дочери она превратила в музей ее памяти: оставила там все так, как было при жизни Машеньки, только пыль иногда вытирала. Она увеличила все Машины фотографии и развесила по стенам ее портреты. Каждое утро начиналось с того, что она молча подымалась с постели и шла в комнату дочери. И днем часто туда уходила плакать, а иногда и ночью… Я все надеялся, что это пройдет, что в конце концов жена придет в себя и все наладится. Я ждал, что ей станет легче после годовщины. Не стало…

      При этих словах ответчица горько усмехнулась. Соседка слева погладила ее по руке, а соседка справа громко фыркнула.

      – Ничего не изменилось и через год?

      – Через год и два месяца изменилось. Я перешел спать в гостиную, на диван…

      Ну что ж, его можно было понять. Но я задал еще один вопрос, и как сразу же выяснилось, роковой:

      – А что послужило поводом к тому, что вы стали спать отдельно от супруги? У вас был перед этим какой-то серьезный разговор на тему супружеских отношений?

      – Нет, разговора такого не было. Другое было…

      – Что именно?

      Истец глубоко, громко вздохнул и нерешительно поглядел на ответчицу.

      – Я решил, что об этом надо сказать. Но это так трудно!

      – Это имеет отношение к сегодняшнему процессу?

      – Да, имеет.

      Ответчица явно знала, в чем дело: теперь она с нескрываемой ненавистью глядела на бывшего мужа, сжимая кулаки, а соседки держали ее за предплечья, будто опасались, что она может броситься на него.

      – Расскажите суду, что именно случилось через год и два месяца после смерти вашей дочери?

      Он вздохнул еще раз и начал:

      – Вы видите, я ношу очки. Без них я слеп, как крот. Однажды утром, проснувшись, я не обнаружил их на тумбочке возле кровати. Я лежал один, жена уже встала и ушла, как обычно, в комнату Маши. Я пошарил у себя под подушкой и ничего не нашел. Тогда я почему-то полез под подушку жены – машинально, спросонья, – и там моя рука наткнулась на что-то твердое. Я приподнял ее подушку – и под нею увидел окровавленную сумочку Маши в пластиковом пакете. Оказывается, она год и два месяца лежала рядом с моей головой, а я спал и ничего не знал.

      – Это потому, что ты такой бесчувственный! – закричала ответчица. – Ты никогда не любил нашу дочь! Ты посмел выбросить самую дорогую память о ней, ее последние кровиночки! А мне ты лгал, что не видел ее! Изверг, дважды дочереубийца!

      Слава Богу, соседки крепко держали ответчицу, иначе скандал был бы еще больше. Я призвал всех к порядку. Но на этот раз меня не послушал истец.

      – Ниночка, я, конечно же, не выбрасывал Машину сумочку! Я унес ее на работу и спрятал там. Я надеялся, что, когда ты придешь в себя, мы пойдем на могилку Маши и вместе зароем сумочку. Или сожжем ее в лесу…

      Ответчица задохнулась от ярости.

      – Сжечь последнюю память о дочери?! Ты ей не отец, ты ее предал! Отдай мне Машину сумочку, сейчас же отдай!

      – Хорошо, Нина, я тебе ее отдам… Что уж теперь! – И тут истец открыл