Хрупкие танки. Надежда Шкляева

шесть выстрелов из этого красавца повалили чужой аппарат, и гнев во мне утих. Пора было возвращаться домой.

* * *

      L-309

      Владимир похлопал меня по плечу.

      – Я видел, это было круто. Но, если будешь и дальше так, то долго здесь не проживешь. Такие быстро ломаются. Береги себя.

      Не знаю, зачем он так сказал. Разве у нас есть смысл беречь себя? Мы для того и существуем. За этим нас так много. Чтобы не жалко было умирать. С другой стороны, еще больше было непонятно, зачем нас делают такими разными. Почему мне нравится красный цвет, a L-305 его ненавидит?

      Зачем некоторым нравится заряжаться по утрам, а другим – после тренировки? В чем замысел? Кто-то играет в нас, как в компьютерную игру. Мы все – случайные комбинации пристрастий, внешних черт и голосов.

      Мы по-разному реагируем на одинаковые обстоятельства, по-разному относимся к одним и тем же людям. Если подумать, мы совсем как люди, но гораздо долговечнее и совершеннее.

      Я сидел на зарядке рядом с Владимиром. Вид у него был напуганный настолько, что даже я забеспокоился за хрупкого человека:

      – Что с лицом?

      Он напрягся и почесал затылок: странная человеческая привычка.

      – Скорее удивительно, что ты так быстро успокоился. Я даже закрыть глаза боюсь. Уж больно явно вырисовывается картина, где ты бьешь носом аппарата несчастного андроида.

      Я не понял его, и, должно быть, это было написано на моем лице. Он обратил внимание и принялся оправдываться:

      – Нет, не подумай, дело не в том, что мне его жалко. Но все же это жутко, потому что…

      – Но он же железяка. Не человек. Его сделали так же, как и нас. Для того, чтобы он сражался с нами за своих создателей, а мы сражаемся за своих, при том, что некоторые люди вообще не подозревают, что где-то здесь есть какая-то война. Они не знают, как мы выглядим и какое у нас оружие, потому что мы для этого мира – никто. И это нормально. Мы – устройства. Мы – батарейки. Никто не плачет, когда их выбрасывают. И мы не должны. Так что не выдавливай из себя бессмысленную грусть.

      Как ни странно, мне самому было горько от сказанных слов. В глазах Владимира я увидел тень разочарования, но так и не понял, что его вызвало. Если это из-за моих слов, должно быть, он просто глупец.

      – Ты не прав, – наконец, сказал он, – здесь твой мир. И он настоящий. Это не чья-то игра. Ведь ты мог остаться сидеть здесь, а не лететь сломя голову и бить чужаков. Ты мог выбрать себе другой смысл, и никто бы не упрекнул тебя за это. Ты бы мог осматривать аппараты вместе со мной или относить андроидов в ремонт. Но ты не хочешь. Ты хочешь быть героем, потому что это твой мир, твой выбор. И гнев этот тоже был твоим, а не выдумкой. Тебя беспокоит, что люди не знают о тебе? Тогда ты полный идиот, потому что некоторые из людей не знают, кто такой Аристотель. По-твоему, они знают всех на Земле? Тебе было спокойнее, если бы тебя знал какой-то неизвестный тебе парень из Лондона? Это было бы утешением для твоего эго? Или все же тебе приятно, что ты принес своей