Жизнь до галактики личинок. Елена Сомова

понимая, как нелегко маленьким получить спокойную жизнь для

      фантазий, рисования, развития и игры.

      Родителей вспоминают с жалостью, выяснив для себя их

      просчеты и поняв, кто и в чём был не прав. Чаще всего виновными

      остаются деньги, реже – ты сам. Но и во втором случае ты

      примиряешь себя с обстоятельствами, понимая, что ни к чему

      ворошить отпылавший огонь, его угли. Искры темного пламени

      в тебе не вызовут радости, а боли утрат и разочарований не нужны

      как данность, ибо когда данность предполагает ее потребителя, то

      становятся бесполезны все возвращения: нет ни возможности

      исправления ошибок, ни оценщиков качества воспроизведения

      твоей мудрости.

      Лучшая в мире звезда – та, что увидена в отыгравшем костре, и возведена до небесного уровня, чтобы не отрывать ее среди углей

      юности.

      В советском прошлом нашей страны у каждого была

      возможность оценить свою надежную свободу со свободой мнимой.

      Настоящая свобода пугала своей неотразимостью в зеркале

      современности. Правила и догмы составляли значимую часть

      действительности. Свободой пугали, обнажая ее неблагополучные

      стороны и отбивая желание ее иметь. Так, дети вырастали, имея

      перед собой лекало судьбы своих родителей, и всю жизнь

      исправляли своей судьбой их недочеты.

      Видя перед собой изнанку бедности, многие стремились

      к богатству, а наткнувшись на острые шипы финансового

      благополучия, либо в корне изменяли свою жизнь, никогда

      не возвращаясь в прошлое. Либо мастерски исправляя свои свежие

      ошибки, пользовались приобретенным опытом как панацеей от бед, ликвидируя зажированность пространства и оглупление мира вокруг

      себя, наглухо закрывающие двери в свет ощущений радости.

      В детстве я не понимала всей трагедии жизни моего отца, когда

      ему надо было то же, что и мне: письменный стол, уединение

      и нормальное питание. А еще дружеское общение с его

      интеллигентными друзьями, где папа был центром внимания с его

      культурной программой: это были беседы о литературе, театре, культуре, иностранных языках. Мой слух ловил всё интересное: имя

      Мейерхольда, Марины Цветаевой, Александра Солженицына, – и это

      в 70—х годах прошедшего столетия, когда такого широкого доступа

      к книгам не было, и томик Цветаевой однажды попал к нам в дом

      из библиотеки ДК ГАЗ под строжайшим секретом и строго

      на неделю. Но папе добраться до стихов Марины Цветаевой, всеблагой, можно было только через мое понимание, что читать

      книги для взрослых детям нельзя, а этого понимания-то как раз

      и не было. Так наперегонки с папой в 11 – 12 лет я прочла, выписывая в отдельную тайную тетрадь особенно понравившиеся

      мне стихи Марины Цветаевой, которую боготворила, как мифы

      Древней Греции, которые тогда в школьном обучении еще

      не