Камень небес. Валерий Дмитриевский

исключение. А вообще женщины делятся на дам, не дам и дам, но не вам.

      – Ну, это старо.

      – Зато всегда актуально, – смеялся Пётр. – Ничего, бабу мы тебе найдём, – заканчивал он студенческим присловьем.

      В разных вариантах эти милые беседы повторялись из года в год, но Виток, хоть и жутко было ему с тоскливой безысходностью сознавать, что так и проколышется он в этом мире пустоцветом, пресекая род, и чувствовать за это вину перед всеми коленами предков, в конце концов на перспективах своей семейной жизни нарисовал крест и всё реже старался бывать в посёлке, выпрашивая себе самые дальние и длительные командировки. И что могли изменить назидания фельдшерицы, если от его желаний ничего не зависело? Ну не судьба, и всё тут.

      Но вот однажды весной, накопив отпусков за три года, укатил Виток на родину, а когда вернулся, сосед его за стенкой, канавщик Валерка по прозвищу Одесса, вечно ходивший по посёлку или пьяным, или с похмелья, целых три дня был как стёклышко и непривычно тихим. И было отчего: привёз Виток с собой сразу и жену, и дочь. Валерка, который действительно был когда-то одесситом, но однажды вышел из дому за хлебом да так больше и не вернулся, после причудливых извивов судьбы осев на северах, уважал Витка за его всегдашнее дружелюбие ко всем, будь то итээровец или пролётный сезонный бич, и добросовестно старался не шуметь в комнате, прислушиваясь к новым звукам из-за стены. Там иногда рассыпался тёплым песочком женский говорок и слышалось треньканье гитары: двенадцатилетняя дочка занималась по самоучителю.

      Одесса, ожидавший вертолёта на участок после недельного «выхлопа», всё-таки не выдержал тоски воздержания и перед отлётом провёл бурный вечер в тёплой компании, но постарался, чтобы мероприятие проходило не в его комнате, а у одного из корешей, в другом конце коридора. Наутро, когда Одесса с мордой, как шофёрское ведро, маялся на крылечке, находя в карманах только мелочь, Виток сам предложил ему поправиться, вынеся полстакана водки и сказав при этом:

      – Даша моя велела.

      Валерка – губы навыкате, руки в тряске, взгляд, как у быка на бойне, – принял снадобье всё сразу, крякнул, выдыхая, и расклешнил свою длань на Витковом плече:

      – Правильная у тебя мадам! Смотри, не обижай её.

      И отрулил в свою комнату – дожидаться машины на аэродром.

      Виток сперва обиделся, аж слёзы проступили. Да как у Одессы и язык-то шевельнулся! Потом рассудил, что никто ведь не знает, даже не догадывается… Вот уже третий месяц Виток просыпался с чувством нереального счастья, будто попал он в сказку про какую-нибудь Василису Премудрую, где сам он хоть и Иван-царевич, но такого счастья не заслужил, просто по сюжету так положено. И всё боялся проснуться однажды и увидеть, что сказка кончилась и ждёт его одинокий серый день. Но каждый раз утром он снова удивлялся: неужели всё это мне? И Дашино дыхание, и спутанные во сне её длинные русые волосы на подушке, и брошенное на стульчик у дивана платьице Маришки, и непривычный, но сразу ставший родным уют, который непременно возникает