Камень небес. Валерий Дмитриевский

кирзой мозоли «в лагерях», готовясь к экзамену на военной кафедре, его будущие сослуживцы нашли в горах проявление молибденовой руды, и теперь вся партия, пока не лёг снег, ударно документировала бульдозерные канавы – их в азарте поисков накопали, где надо и не надо. Молибден всё время хитрил, прятался и в руки не давался, но, чтобы не пропали затраченные средства, все, даже заведомо пустые, канавы надо было зарисовать, измерить и отобрать из них пробы. Мать с неделю прожила в экспедиционной заезжке, каждый день заходя в контору справиться, не вернулся ли её Виток. Уехала обратно, так и не дождавшись: дома всё на соседку оставила, душа болела по своей избе, по хозяйству. А когда с морозами партия вернулась наконец в посёлок, Лисихин, с лёгкого языка конторских тёток, стал для всех навечно Витком.

      Он считался лучшим поисковиком в экспедиции. Было у него особое чутьё или уж везло ему так необычайно, но там, где до него десять человек прошли и ничего не заметили, Виток находил породы, указывавшие на несомненную близость руды, а то и сразу рудные обломки. Одна из таких находок привела его к открытию месторождения, за что получил Виток наряду с разными непричастными к этому делу лицами (начальник экспедиции, начальник партии и некоторые прочие) диплом и значок первооткрывателя, а также солидную премию. А вот камеральные работы, когда надо было сидеть в кабинете и чертить карты, писать отчёты и планировать дальнейшие поиски, он почему-то терпеть не мог. И даже зимой сам вызывался или разведку бурением проводить, пока болота замёрзли и можно проехать на дальние участки, или грузы по зимнику сопровождать, а то и просто охранять до лета полевые базы. Несколько раз, желая продвинуть его по служебной лестнице, назначали Витка начальником небольших поисковых отрядов, но он, поработав месяц-другой, сам отказывался: «Не могу брать на себя столько ответственности, я начинаю переживать, если что-то не получается, плохо сплю, давление поднимается… Лучше уж я сам за себя буду». Начальство снисходительно относилось к его чудачеству, тем более что желающих провести зиму в тепле и уюте дома всегда было больше, чем добровольных зимовщиков.

      А Виток ни дома, ни семьи не имел, жил в общежитии, а между тем недавно стукнуло ему сорок. И не стукнуло даже, а ударило капитально. «Сорок лет не празднуют», – говорили ему все вокруг. Он и не стал, но грех было круглую дату не отметить хоть как-то. И Виток позвал к себе старого своего дружка Петра Зарицкого. Были они однокурсниками, но Петру три года пришлось отработать по распределению на добыче песков и глин в одной из чернозёмных областей, и лишь после этого, списавшись с приятелем, он приехал покорять романтический Север. Выпили они тогда за юбилей бутылочку «Плиски», покурили, повспоминали молодость. Пётр ушёл за полночь, а Виток лёг спать. В четвёртом часу проснулся оттого, что сильно колотилось сердце, прямо рёбра гнулись. Он лежал и ждал, что вот поколотится оно да и успокоится, как уже бывало. Но лучше не становилось. Он испугался, что может отключиться и никто ему не поможет. Кое-как добрёл до больницы на соседней улице, и там его уложили на полмесяца в палату.

      «Инфаркта, слава богу, нет, – посмотрев