Последнее слово шамана. Иван Цуприков

Покушай сначала, кашу сделал пшеничную на медвежьем жире. Может, она из-за этого не так вкусна, как на сливочном масле, зато сытная. – И, зевая, передал Михаилу котелок, показывая, чтобы тот держал его за проволочную ручку. – Давай кушай, все до последней крупинки. Ружье – вот. – И показал Михаилу на двустволку, упертую в сосну. – Ну, давай, Мишенька. Сейчас четыре утра, в семь подъем. Нам далеко идти. Выдержишь?

      – Та, – улыбнулся Степнов и, зачерпнув ложкой каши, обжигаясь, начал кушать ее.

      Виктор, упираясь ногами на прибитые к стволу дерева палки, полез вверх.

      …Сытость не только приятное чувство, но и опасное. Скорее всего, поэтому Муравьев и приготовил кашу перед тем, как ему нужно было ложиться спать. Но не подумал, что тем самым ставит в сложное положение Михаила, наевшегося досыта. Теперь ему нужно было бороться с дремой.

      …А еще очень хотелось пить. Взяв котелок, Михаил, предупредив командира группы, начал спускаться к арыку. То, что на этом участке нет мин, им сообщил еще утром сапер. А в течение дня их группа так и просидела в засаде, никуда не двигаясь.

      Михаил по скальной трещине сполз вниз и, нырнув в кустарник, на корточках пополз к арыку. В струну, натянутую между низкими ветками, он уперся носом. Холодок сразу же прошел по всему телу. Мина! Этого еще не хватало. Приподнялся, переступил через проволоку, а за ней вторая струна, потом – третья, четвертая, а до арыка, который казался совсем рядом, еще далеко. И вдруг он почувствовал то, чего сейчас боялся больше всего, нога его зацепила и потянула за собой струну. Щелчок, раздавшийся рядом, говорил о смерти. Закрыв глаза и спрятав руками голову от осколков мины, Михаил что есть мочи закричал: «А-а-а-а!»

      …Открыв глаза, он вскочил и, поняв, что все это ему приснилось, осмотрелся по сторонам.

      – Что там у тебя? – спросил сверху Виктор.

      – А-ам, та…

      – Уснул? – переспросил Виктор.

      – Та, та, – признался Михаил.

      – Бывает. – Бревна заскрипели на лабазе под повернувшимся телом Муравьева. – Выдержишь-то дежурство, Миша?

      – Та, та, – громко сказал Степнов.

      – Ну, давай.

      Созвездие Малой Медведицы, как ни пытался Михаил, так и не нашел, мешали ветки дерева. Встал, на ощупь, медленно выставляя ногу вперед, обошел дерево, на котором был установлен лабаз. Постоял, прислушиваясь к ночным звукам. Было тихо. Лес спал. Но это не успокаивало его.

      «Покой, он – вестник приближающегося боя», – вспомнились Михаилу слова их командира, капитана Зяблина. Мужика лет тридцати. Может, по возрасту, он и моложе был, но, глядя на его лицо, стертое афганскими ветрами и шрапнелью от камней, этого не скажешь. Да и поседел комроты раньше времени: за полгода семь человек погибло в его подразделении, а Витька Пашков, Сережка Балабаев, Игорь Бузинов остались живыми, но сильно израненными, инвалидами.

      Михаил поморщился, вспоминая лица свих однополчан.

      «А мне всегда везло. Один раз камнем после взрыва поцарапало шею, да две легкие контузии были. – Михаил вздохнул. –