Последнее слово шамана. Иван Цуприков

поднял с земли жменю гнилой листвы.

      – А-а, – махнул рукой Муравьев. – Напугал. Ну, ты даешь. – И прямо на глазах Михаила он изменился. Расправленные плечи упали, прямая спина ссутулилась. – Старый уже я, но, Мишенька…

      – Нат, – покачал головой Степнов, – на то. Граз, крав, крав. – И провел указательным пальцем, как лезвием ножа, по запястью своей руки.

      – Кровь? Откуда, я не ранился вроде?

      Михаил снял с головы Виктора темно-зеленую бейсболку и задержал ее у глаз Муравьева.

      Его удивлению не было предела.

      – Это что ж, мы там прошли, а на дереве что-то было. – И стал обнюхивать бурые пятна на шапке. – Это кровь, воняет, фу. Что же это там было? Нужно вернуться и посмотреть.

      – Нат, нат, – замотал головой Михаил.

      – Надеюсь, не человек это? – обтирая седые колючки на щеке, прошептал Виктор.

      – Нат, нат. – И, сняв с плеча Виктора парочку длинных волосков, один из которых уже присох к куртке в пятне от ссохшейся крови, подал их Муравьеву.

      – Лосиные, – осмотрев их, сделал вывод тот. – Ничего не понимаю. Лося на дерево повесили? – И, сняв с себя рюкзак, присел на пень, обросший брусникой. – Я и не заметил. Не может быть, – посмотрел он на Михаила.

3

      Да, сдался Муравьев. И где делась его напористость, сила в шаге? Идет какой-то обмякший, никуда не торопясь, перестал разговаривать с Михаилом. Молча, вскрыл рюкзаки-гостинцы от Кузьмы, нашел в них спички, соль. Патронов не взял, только две банки с порохом да мешок с дробью, кулек с солью, а все остальное спрятал в старой лисьей норе.

      Шел не торопясь, по невысокому, метра в два, обрыву над Малым Воем. Узкая полоска речки в некоторых местах была очень бурной, а в некоторых – пряталась под сосновыми завалами, корнями и завалами из веток.

      Шли долго, может, час, может, два, петляя вместе с руслом реки по высокому сосновому бору. В нескольких местах русла Малого Воя встречались, их разделяло друг от друга буквально несколько десятков метров, но Виктор не обращал на это внимания, шел себе и шел, петляя по ним, о чем-то своем думая. И Михаил старался не мешать медвежатнику, так Кузьма звал Муравьева, да и многие другие знавшие этого человека, так прозвали его.

      Глухарь, сорвавшийся с земли с сильным хлопаньем крыльев, «разбудил» Виктора. Но он не вскинул ружья, а от испуга присел и, проводив огромную птицу глазами, обернулся к Михаилу и сказал:

      – Видно, на медведя удавку ставили. Хотя нет, нет, на лося, а, поймав его, не убрали ее, а мясо порубили и часть его подвесили на дерево. А охотятся, видно, они на медведя. Но он там никогда и не держался. Там сухо, возвышенность, ягоды мало, шишки тоже нет. Медведь в это время пасется на болотах, как и глухарь, косач, клюквой, брусникой кормится, шишкой кедровой. Понимаешь?

      Михаил закивал головой.

      – Я ж говорю, пришлые те браконьеры. Думают, мясо лося раскидали, оно запахи свои распустит по бору и медведь на эту приманку по запаху к ним придет. Нет, нет, до зимы еще есть время, он пока кедровой шишки с ягодой не наестся, мясом его не сманишь, – вслух рассуждает Виктор. – Ворона на то