Охота на волков. Валерий Поволяев

от потертостей, засаленная в неопрятных карманах.

      – Золотая, говоришь, – усмехнувшись поинтересовался Иванов.

      – Именно так, золотая, – невинным голосом подтвердил краснощекий молодец.

      – Что-то в этом я не очень уверен.

      – А я уверен, – произнес молодец, и Иванов услышал характерный маслянистый щелчок, молодец вытащил руку из кармана, чуть растопырил пальцы, между ними проглянуло черное узкое жало. Краснощекий горбачевский «ребенок» был вооружен опасной штукой – полуножом-полушилом.

      И опасное это оружие и гаденькое – следов на теле почти не оставляет, кровь из укола не выходит, запекается внутри, запечатывает узкое отверстие. Бывает, поднимают такого человека с земли, считая, что он упал в обморок – солнце нагрело ему голову, легкие переполнены городскими газами, надо привести его в чувство и все будет в порядке, машут перед его лицом платком, машут, а увы – все бесполезно, человек этот уже мертв.

      – Очень даже уверен, – убежденно произнес молодец и торжествующе рассмеялся, в сонных выпуклых глазах его заплескалось что-то очень похожее на воду, он сделал кивок в сторону своего напарника: – Руслан!

      Руслан, скрипя тесной кожей куртки, готовно выдвинулся с другой стороны толстого кленового ствола.

      – И сколько же стоит ваше золото? – тихим недрогнувшим голосом спросил Иванов.

      – Недорого. Два лимона.

      – Два миллиона рублей, – уточнил Иванов.

      – Руслан, а дядя явно недолюбливает иностранные языки, – сказал краснощекий своему напарнику. – Тебе он нравится?

      – Не очень.

      – Мне тоже не очень. Слишком много задает вопросов… Поэтому таксу на наше золото мы повысим – монета стоит три лимона.

      – Эх, мужики, мужики, не делом вы заняты, – укоризненно произнес Иванов, – работать бы вам где-нибудь на заводе Лихачева, собирать автомобили для нужд фермеров, либо строить новые дома на окраине столицы, расширять ее пределы и приближать светлое будущее, а вы…

      – Что ты сказал, короед? – возмущенно проговорил краснощекий и, качая головой сожалеюще, придвинулся к Иванову.

      Сделать что-либо он не успел, Иванов коротким резким движением отбил заточку в сторону, в ствол дерева, всадив ее в мякоть липы чуть ли не по самую рукоятку, и пришпилив молодца к стволу, будто гусеницу, тот раскорячился, засипел от боли стиснуто. Иванов не удержался, добавил еще – врезал ладонью по затылку. Краснощекий ахнул и впечатался физиономией в дерево, из ноздрей у него потекла кровь, в рот заскочила скрутка жесткой, пропахшей бензиновым взваром и духом собачьей мочи старой пористой кожуры. Молодец задергал ногами:

      – Не на-ада…

      – Надо! – Иванов представил себе, что сделал бы с ним этот тугощекий, налитый жизненными соками, юный господинчик, мрачно ухмыльнулся и, не сдержавшись, саданул его в живот коленом.

      Краснощекий затравленно взвизгнул, удар выбил из него дыхание, он закусил окровяненными