Змий. Алина Кирикова

были отреставрированы правильно, чувствовалась рука профессионала, другие художества выглядели из рук вон плохо. Еще приметил, что один из портретов в коллекции являлся явной подделкой. Ежели издалека я допускал мысли о том, что ошибаюсь, нарекая работу фальшивкой, то вблизи я совершенно утвердился, что профессиональный взгляд меня не подвел.

      – Диванный эксперт решил взяться за старое, – усмехнулся Эдмонд де Вьен, наблюдая за тем, как я разглядываю полотно с лупой.

      – Князь Адольф де Вьен, вас что-то смутило в портрете? – бледнея, обеспокоился граф, зачем-то протягивая ко мне руки.

      – Как же сказать!.. – промычал я, задумывая съязвить, но вдруг увидел, что Татьяна, вся смутившись и растерявшись, жалостливо глядит на меня. – Понятно… Все дело… а-а-а дело в масляной краске и технике работы.

      – Что же не так? – пытался выведать г-н Уткин, голос которого начал заметно дрожать. – Может, я хранил неумело?..

      – Не переживайте, все хорошо. Картина интересно написана. Над ней, видно, трудился хороший художник, – с этими словами я увидал, как Татьяна облегченно выдохнула.

      – Вы напугали меня, г-н де Вьен! – ни к чему засмеялся Дмитрий Павлович, схватившись за сердце. – Что же, дорогие гости, пройдемте дальше! Следующие портреты лучше тех, что вы уже видели, ведь вас ждет сам Рембрандт!

      Предупредив, что желаю еще немного побыть у картины, зацепившей внимание, я заметил, как уточка, не решаясь первая ко мне подобраться, неловко остановилась у следующего полотна. Девочка неуклюже сутулилась, явно стесняясь своего высокого роста, пучила глазки в картину, словно старалась понять китайский язык, и, несуразно обхватив себя сзади одной рукой, цеплялась пальцами за локоть другой нелепо свисающей конечности. Оглядев Таню с ног до головы, я приметил на ее больших ногах старые туфельки, исшарканные на носочке, и что платьице, приходящееся к ней не по возрасту и росту, было трижды перешито.

      – Есть ли у вас подобные работы, Татьяна Дмитриевна, на которые я могу взглянуть? – превозмогая неприятные чувства, подошел я к графине, кивнув на фальшивый портрет.

      – Да, у меня есть!.. то есть… что вы имели в виду? – пролепетала уточка. – Вы… хм-м-м… вы имеете в виду этого художника?.. нет… такая всего лишь одна; отец привез ее из Италии… – запинаясь, ответила девочка, делая между словами раздражающе большие паузы.

      – Жаль, что больше нет подобных этой. Портрет превосходно написан, Татьяна Дмитриевна, – сказал я и заметил, что графине явно были приятны мои слова.

      «Когда мы уедем отсюда, Боже мой?! Отдам Державину любые деньги, хоть сто тысяч, поеду назад к Мари умолять ее снизойти до меня, лишь бы не видеть это рядом с собою! Какая жалкая, бедная девочка! – думал я, стараясь не морщиться. – Интересно, она вообще о чем-нибудь думает, анализирует происходящее или для нее это слишком сложно? Тупо хлопает слезливыми глазенками, непонятно зачем шевелит ноздрями и своим маленьким ротиком! Зачем я, Господи, согласился на этот паршивый спор? О, во что