Что же дальше, маленький человек?. Ханс Фаллада

сегодня опять придется потратиться».

      Пиннеберг отводит взгляд от таблички. Ротенбаумштрассе застроена только с одной стороны, а с другой – за проезжей частью, за деревьями, за набережной – течет Штрела. Здесь она уже довольно широкая – скоро впадет в Балтийское море. Дует свежий ветерок, кусты покачивают веточками, тихонько шелестят деревья.

      «Живут же люди, – думает Пиннеберг. – У этого Сезама наверняка комнат семь. Зашибает, поди, бешеные деньги. Сколько же он платит за жилье… Двести марок? Триста? Да кто его знает! Десять минут пятого!»

      Пиннеберг лезет в карман, достает из портсигара сигарету и закуривает.

      Из-за угла выпархивает Овечка: белая юбка в складочку, чесучовая блузка, шляпки нет, белокурые волосы растрепаны.

      – Привет, милый. Раньше не смогла вырваться. Бурмейстерша сегодня очень сильно чудила. Сердишься?

      – Ни капли. Вот только мы теперь просидим там целую вечность. Пока я жду, уже человек тридцать зашло, не меньше.

      – Ну они же не все к врачу. И потом, мы ведь по записи.

      – Видишь, как правильно мы сделали, что записались!

      – Конечно, правильно. Ты всегда прав, милый! – На лестнице она сжимает ладонями его лицо и порывисто целует. – О господи, как же я рада, что ты снова со мной, милый. Подумать только – почти четырнадцать дней!

      – Да, Овечка, – отвечает он. – Мне сразу расхотелось сердиться.

      Дверь распахивается. Из полутемного холла на них гаркает белый призрак:

      – Страховка!

      – Да вы нас хоть впустите, – говорит Пиннеберг и подталкивает Овечку вперед. – И вообще, мы частным образом. По записи. Моя фамилия Пиннеберг.

      При словах «частным образом» призрак поднимает руку и включает в холле свет.

      – Господин доктор сейчас подойдет. Минутку, будьте добры. Пожалуйста, проходите туда.

      Они идут к какой-то двери, минуя другую, полуоткрытую. За ней, по-видимому, общая приемная, где сидят те тридцать человек, которые зашли на глазах у Пиннеберга. Все видят их с Овечкой, и поднимается ропот:

      – Да что же это такое!

      – Мы раньше пришли!

      – Зачем мы вообще платим страховые взносы?

      – И побольше, чем этакие франты!

      На пороге появляется медсестра.

      – Тише, пожалуйста! Вы мешаете господину доктору! Вы все не так поняли. Это зять господина доктора с женой. Так ведь?

      Пиннеберг польщенно улыбается, Овечка устремляется к нужной двери. На мгновение воцаряется тишина.

      – Живей, живей! – шепчет медсестра, подталкивая Пиннеберга. – Какие же наглые пациенты приходят по страховке! Возомнили о себе невесть что – и это за гроши, которые платит больничная касса…

      Дверь захлопывается, Овечка и ее милый оказываются среди красного плюша.

      – Тут он, видимо, принимает частных пациентов, – замечает Пиннеберг. – Как тебе? По-моему, ужасно старомодно.

      – Все это так гадко, – отзывается Овечка. – Мы ведь тоже обычно ходим к врачам по страховке. Вот так и узнаешь, что говорят у нас за спиной.

      – Ну что ты переживаешь? – увещевает он. – Так устроен мир. Мы маленькие люди, с нами не церемонятся…

      – Да как тут не переживать…

      Дверь открывается, появляется другая медсестра.

      – Герр и фрау Пиннеберг? Господин доктор просит вас немного подождать. С вашего позволения, я пока заполню карту.

      – Да, конечно, – соглашается Пиннеберг, и тут же следует первый вопрос:

      – Сколько вам лет?

      – Двадцать три.

      Дальше все пошло как обычно.

      – Имя – Йоханнес. – Запнувшись, он добавляет: – Бухгалтер.

      И продолжает более гладко:

      – На здоровье никогда не жаловался. Ну, в детстве, конечно, болел чем положено, но не более того. Насколько я знаю, мы оба здоровы.

      И снова, после небольшой заминки:

      – Да, мать жива. Отец нет, умер. Отчего умер, не могу сказать.

      Потом Овечка:

      – Двадцать два. Эмма.

      Теперь запинается она:

      – В девичестве Мёршель. Здорова. Родители живы. Оба здоровы.

      – Хорошо, одну минуту, пожалуйста. Доктор скоро освободится.

      – К чему все это, – бурчит Пиннеберг, когда дверь захлопывается. – Мы же всего-навсего…

      – Ты так замялся на бухгалтере.

      – А ты на «в девичестве Мёршель»! – смеется он. – Эмма Пиннеберг, по прозвищу Овечка, в девичестве Мёршель. Эмма Пинне…

      – Уймись! О боже, милый, мне очень нужно кое-куда… Как ты думаешь, где тут?

      – Вечно с тобой одно и то же! Вместо того чтобы сходить зара…

      – Да сходила я, милый! Правда сходила. Еще на рынке у ратуши. За целых десять пфеннигов. Но когда я волнуюсь…

      – Овечка,