Красный гаолян. Мо Янь

так, словно с высокой насыпи оценивала размеры черной старой рыбины, притаившейся в воде.

      Только на второй день бабушкиного пребывания дома прадедушка наконец вернулся из царства пьяных грез и первым делом вспомнил, что Шань Тинсю пообещал подарить ему большого черного мула. В его ушах словно бы постоянно звучал ритмичный цокот копыт этого мула, мчавшегося на всех парах. Мул был черным, глаза его горели, как фонари, а копыта напоминали кубки для вина. Прабабушка взволнованно спросила:

      – Старый ты хрыч, дочка ничего не ест, что делать?

      Прадедушка прищурил пьяные глаза и буркнул:

      – Какая муха ее укусила?! Чего она там себе удумала?

      Прадедушка встал перед бабушкой и раздраженно сказал:

      – Дочка, ты чего это? Супруги связаны нитью даже на расстоянии в десять тысяч ли. Между мужем и женой всякое бывает, и любовь, и вражда, но, как говорится, коли вышла за петуха, то дели с ним курятник, а коли выбрала пса, то живи в будке. Жена следует за мужем и должна ему подчиняться. Я не высокопоставленный чиновник, да и ты у нас не золотая ветвь с нефритовыми листьями[42], найти такого богача – счастье для тебя и для меня, твой свекор с первого же слова пообещал подарить мне большого черного мула, такой щедрый…

      Бабушка сидела неподвижно, закрыв глаза. Ее мокрые ресницы были словно медом намазаны, толстые и слипшиеся, они цеплялись друг за дружку и топорщились, как ласточкины хвосты. Прадедушка, глядя на бабушкины ресницы, раздраженно рявкнул:

      – Нечего тут моргать и притворяться слепой и немой, даже если помрешь, то станешь духом семейства Шань, а на нашем семейном кладбище тебе не найдется места!

      Бабушка хмыкнула.

      Прадедушка замахнулся веером и влепил ей затрещину.

      Румянец разом схлынул со щек бабушки, лицо приобрело голубоватый оттенок, потом цвет постепенно вернулся, и лицо стало напоминать восходящее красное солнце.

      Бабушка сверкнула глазами, стиснула зубы, холодно усмехнулась и с ненавистью глянула на отца:

      – Только боюсь, в таком случае ты и волосинки мула не увидишь! – сказала она.

      Бабушка наклонила голову, взяла палочки и стремительно смела еще дымившуюся еду с нескольких чашек, а потом подкинула одну из них в воздух, и та несколько раз перевернулась в полете, посверкивая блестящим фарфоровым боком, затем перелетела через балку, задев ее и смазав два пятна давнишней сажи, медленно упала, покатилась по полу и, сделав полукруг, улеглась на полу кверху дном. Вторую чашку бабушка швырнула в стену, и при падении она раскололась на две части. Прадедушка от удивления разинул рот, кончики его усов подрагивали, он долго не мог найти слов, а прабабушка воскликнула:

      – Деточка, наконец-то ты поела!

      Раскидав чашки, бабушка зарыдала, плач был таким громким и горьким, что не вмещался в комнату, перелился через край и выплеснулся аж в поле, чтобы слиться с шелестом гаоляна, уже опыленного

42

Так образно говорят о членах императорской фамилии.