Красный гаолян. Мо Янь

ей грабитель, все так же не отпуская красный сверток.

      Бабушка стояла с уверенным видом; тут облака пронзила молния, сопровождавшаяся металлическим дребезжанием, и улыбка на бабушкином лице разбилась вдребезги. Разбойник подталкивал ее к гаоляну, не отнимая руки от предмета в красной тряпке. А бабушка горящим взглядом смотрела на Юй Чжаньао.

      Юй Чжаньао двинулся прямиком на разбойника, его тонкие губы превратились в волевую линию, один уголок губ слегка приподнялся, второй – опустился.

      – Ну-ка, стоять! – слабым голосом скомандовал разбойник. – Еще шаг, и я пальну!

      Он прижимал рукой красный сверток.

      Юй Чжаньао спокойно шел на злодея, он делал очередной шаг, а любитель кулачей пятился назад. Из глаз разбойника посыпались зеленые искры, а по лицу, на котором застыла паника, побежали ручьями кристальные капли пота. Когда их с Юй Чжаньао разделяло всего три шага, разбойник стыдливо крикнул, развернулся и бросился наутек, но Юй Чжаньао помчался за ним и успел пнуть его прямо в зад. Тело разбойника скользнуло над дикой травой, сбивая васильки, он летел параллельно земле и в воздухе сучил руками и ногами, как невинный младенчик, а потом приземлился в гаоляне.

      – Братцы, пощадите! У меня дома мать восьмидесятилетняя, поневоле занялся разбоем! – хорошо поставленным голосом кричал злодей, барахтаясь в руках Юй Чжаньао. Тот схватил его за загривок, подтащил к носильщикам и с силой швырнул на землю, после чего пнул в рот, который ни на минуту не закрывался. Мужик закричал от боли, отплевываясь и задыхаясь, из носа у него хлынула кровь.

      Юй Чжаньао наклонился, рывком вытащил из-за пояса разбойника красный сверток и развернул красную тряпицу – внутри оказалась небольшая изогнутая коряга. Носильщики и музыканты заохали.

      Злодей плюхнулся на колени прямо на землю, без конца отбивал поклоны и молил о пощаде. Юй Чжаньао хмыкнул:

      – Все разбойники на дорогах всегда рассказывают про восьмидесятилетнюю мать!

      Он отошел в сторону и смотрел на носильщиков и музыкантов, как вожак собачьей стаи смотрит на остальных псов. Те с дикими криками окружили разбойника плотным кольцом и принялись осыпать его тумаками и пинками, было видно только, как мелькают руки и ноги. Сначала еще доносились пронзительные крики и плач разбойника, а потом он затих. Бабушка стояла у дороги, слушая, как с глухим стуком удары обрушиваются на тело злодея; она взглянула на Юй Чжаньао, потом подняла голову, посмотрела на молнию в небе, и на лице ее по-прежнему застыла величественная, ослепительная, как золото, улыбка.

      Один из музыкантов поднял большую трубу и с размаху ударил разбойника по голове. Острый край вошел в кость черепа, да так, что пришлось применить немалую силу, чтобы его вытащить. В животе у разбойника что-то булькнуло, сведенное судорогой тело расслабилось и обмякло, а из глубокой раны потянулась ниточка красноватой жидкости.

      – Подох? – спросил музыкант, державший в руках трубу, которой нанес смертельный удар.

      – Забили