Anamnesis. Том 2. Александр Мишкин

откуда такая роскошь? Реанимацию тут, похоже, сроду не проводили!

      – Ага! – неожиданно кивнула фельдшерица и метнулась прочь из смотровой.

      Я оторопел. Ну надо же!

      Через минуту Клавдия Петровна вернулась со всем необходимым. Быстренько натянув перчатки, я поставил катетер в правую подключичную вену, затем – в левую. Мысленно благодаря судьбу за то, что подрабатывал в своё время медбратом в реанимации. Вот он, бесценный практический опыт! Впрочем, этим, собственно, он и ограничивался… Пока.

      – Полиглюкин в обе вены, струйно! Добавить окситоцин и мезатон. Преднизолона девяносто! – распорядился я.

      Клавдия Петровна завозилась с капельницами. Я вернулся к Марии Глебовне. Тёмная струйка не иссякала.

      – Не выскоблили её до конца, – заметила акушерка.

      Я вздохнул. Козе понятно, что неведомая бабка напортачила, делая аборт вязальной спицей (или чем там они делают?) Вопрос в другом: что нам-то делать? Пока из матки сифонит, как из прохудившегося ведра, все наши попытки вернуть несчастную жертву аборта к жизни – мартышкин труд. Есть, конечно, вялая надежда на то, что окситоцин заставит матку сократиться и кровотечение прекратится. Но, если в полости после выскабливания что-то осталось – окситоцин не поможет. А значит…

      Я помотал головой, отгоняя мысль о том, что мне придётся сделать, если окситоцин не подействует:

      – Значит так: ждём пять минут, оцениваем результат. Если кровить перестанет – отлично, после стабилизации давления повезём в район.

      – А если нет? – поинтересовался багровый от натуги Антон Иваныч.

      – А если нет – буду выскабливать сам. По жизненным показаниям. Мария Глебовна, стерильный набор для аборта есть?

      Акушерка кивнула:

      – А как же! В спирту храню, как знала.

      – Отлично. Но лучше бы он не пригодился, – тихо пробормотал я.

      Аборт мне доводилось делать лишь один раз. Даже не делать, а так: дали подержаться за рукоятку кюретки разок, во время практики в гинекологии после четвёртого курса. Теоретически, конечно, знаю, как это делается. Да и видел со стороны процесс. Но чтобы самому…

      – Пал Палыч, я никогда сама не выскабливала! – прошептала мне на ухо акушерка, – Роды принимала, много. Даже осложнённые. Но аборты – ни разу! Боюсь я их…

      Я шмыгнул носом. Спокойно, Маша, я Дубровский… Сам боюсь.

      – Время! Антон Иваныч, сейчас на счёт «три» убираете руки. Но будьте готовы тут же вернуть их на место. Всё ясно?

      Иваныч молча кивнул.

      – Раз! Два! Три!

      Фельдшер убрал руки и разогнулся. Я уставился на красную струйку. Только не расширяйся, пожалуйста, только не расширяйся!

      Не расширилась. Просто хлынуло: даже сильнее, кажется, чем прежде!

      – Давите! Давите, Антон Иваныч! – заорали хором мы с акушеркой.

      Фельдшер чертыхнулся и вновь навалился на живот несчастной. Кровяная река иссякла.

      – Несите набор, Мария Глебовна! – обречённо распорядился я, чувствуя, как по моей