Оружейник из Милана. Пьер Алексис Жозеф Фердинанд Понсон дю Террайль

значения и после пробуждения навеянные ими мрачные чувства отступают.

      Король покачал головой.

      – Не знаю, – ответил он, – но мне кажется, что этот сон был зловещим предзнаменованием.

      – Да что же вам такое приснилось, сир? – в страхе спросила мадам д’Этамп.

      – Во сне я видел себя, лежащим в своей постели в Лувре, с головой покрытый саваном…

      Из груди герцогини вырвался крик.

      – Я только что умер, герцогиня, тело мое было еще теплым, а трепещущая душа, задержавшись в складках балдахина кровати, перед тем как вознестись к Господу, наблюдала за тем, что происходит вокруг моего смертного одра. У изголовья, с высоко поднятой головой, как и подобает королю, стоял молодой человек… это был мой преемник, наследник престола… Затем на пороге неожиданно появился юноша… Это был еще один дофин! Точнее его точная копия… Он был одного с ним роста и возраста. На нем был точно такой же костюм – он был облачен в камзол из белого бархата, отороченный золотистый бахромой… На боку у него висела точно такая же шпага в стальных ножнах. Они были так похожи друг на друга, что придворные, оплакивавшие мою смерть, теперь не могли понять кто из них настоящий наследник престола, точнее уже король.

      – Боже праведный! – испуганно воскликнула герцогиня.

      – И тогда, – со вздохом закончил король свое повествование, – молодые люди пошли друг на друга, оба горделивые и исполненные презрения, с ненавистью в сердцах, с оскорблениями на устах и с вызовом в глазах. Не выказывая ни малейшего уважения к моим бренным останкам, еще не остывшим, они обнажили шпаги…

      После этих слов монарх умолк и задумался, склонив голову на вздымавшуюся грудь.

      – Сир, – наконец произнесла герцогиня, по-прежнему не в силах совладать с волнением, – а знаете, это ведь страшный сон.

      – В самом деле страшный, душа моя. Вы догадались, кем был вошедший в мою опочивальню молодой человек?

      Герцогиня задрожала.

      – То был наш ребенок, – со вздохом сказал Франциск I.

      При этих словах лицо герцогини покрылось смертельной бледностью.

      – Сир! Сир! – потрясенно говорила она. – Не произносите никаких имен… Это дитя мертво, вам прекрасно об этом известно… Разбойники похитили его у меня на большой дороге, ведущей из Турина в Геную… Они, несомненно, его убили… Ах! Но все же я всегда испытывала какие-то странные, ужасные подозрения и сомнения…

      – Подозрения? – грустно сказал король. – И кого здесь подозревать? Разве что этих презренных цыган?

      Герцогиня, вся дрожа, ответила:

      – Человека, которому моя любовь к вам нанесла оскорбление… моего мужа!

      Глаза старого короля полыхнули грозным огнем.

      – Ох! – произнес он. – Если бы я был уверен, что кто-то сознательно поднял руку на сына короля Франции, то сам бы поджег костер, который повелел бы приготовить для преступника на Гревской площади…

      Герцогиня опустила голову; при упоминании имени мужа, этого страшного человека, который вот уже двадцать лет втихомолку строил