Приключения среди птиц. Уильям Генри Хадсон

бы леди, открывшая лазоревку (иначе говоря, синюю синицу), или мой друг, засвидетельствовавший скворцов, продолжили свои птичьи изыскания, им открылась бы сотня других видов, с расцветкой не менее великолепной и повадками не менее оригинальными, а кое у кого – и более.

      То же самое можно сказать и об изобилии книг на птичьи темы. Им вовсе не обязательно повторяться. Когда автор делает героями своего романа, научного или художественного, собственных друзей и знакомых, градус их привязанности вполне может снизиться или даже совершенно обвалиться. Конечно, это при условии, если читатель узнает себя в портрете персонажа, что вовсе не обязательно, ведь персонажи, что бы ни говорил мистер Стэнхоуп Форбс[3], не всегда суть продукты «чистого реализма». Но пока читатель смотрит на героя, в котором еще не факт, что признает себя, чувства автора к своему персонажу неизбежно изменяются. Если не стесняться выражений, это похоже на чувства мальчика к поедаемому апельсину. Что взять с высосанной шкурки? Нет, ни на секунду нельзя сомневаться, что в своем намерении выскоблить факты писатель испытывает к подопытным друзьям искреннюю симпатию, и в этом поиске он сродни портретисту. Мотивы его чисты, и перемена чувств здесь иного рода. Написав собственную версию портрета, автор глядит на нее и видит, насколько она лучше, насколько бесконечно интересней, нежели оригинал, и прежняя привязанность неизбежно меняется, в конечном итоге целиком доставаясь этой версии. То ли дело, когда мы любовно пишем портреты наших пернатых друзей. Даже повторяя их из книги в книгу, мы ни капли не рискуем обесценить свои чувства к ним. Наоборот, стоит нам перевести взгляд с портрета на оригинал, мы тут же видим, как жалок – с глаз долой, из сердца вон – плод наших самых искренних усилий. Как я мог не заметить эту игру цвета, эти грациозные движения, этот поворот головки – что общего у них с моей мазней; так, рисую заново! – зачин для очередного провала, очередной мазни, достойной украсить стены разве что чулана.

      И вовсе не обязательно быть натуралистом, поэтом или художником, чтобы разглядеть и признать, что лучшее в птицах – всеми нами ощущаемое и нам передающееся чувство свободы и радости. Их бытие – дикое, вольное, счастливое, совершенно нездешнее – сравнимо с миром ангелов и фей, но теплая красная кровь, но пульсирующее, сродни нашему, сердце, но филигранные чувства и острый разум, но столь же богатая палитра эмоций – как много в них от нас. Кровинушка, сестричка, к вящей славе и радости облаченная в перья: твердые, как кремень, легкие, как воздух, прозрачные, как кисея; и крылья, воспаряющие над нашей сухопутностью. Найдется ли на всей земле сердце, не испытавшее этот восторг? Конечно, нет!

      Помню, как однажды пришел к члену окружного совета, надеясь пробудить в нем интерес к вопросу охраны птиц в его округе. Он был рекомендован мне как крупнейший деятель совета, благодаря своему состоянию и весу в обществе влияющий на своих соратников столь неотразимо, что от его привлечения

3

Стэнхоуп Форбз (1857–1947) – ирландский художник, один из виднейших представителей колонии художников Ньюлинской школы (колонии художников в рыбацкой деревушке Ньюлин).