Состав направлялся в одну из южных провинций Анжерской империи, где для моих родителей, согласно убеждениям Августа Фурнье, уже была подготовлена квартира; и даже установлены некоторые договорëнности о работе. Отцу предлагалось устроиться грузчиком на винокурном заводе, матери – уборщицей в местной библиотеке. Родители не меньше меня устали трястись в повозке, но ни один из них так и не решился прилечь на жестковатые купейные подушки. Временами, выплывая из сонных пучин, я ловила отголоски их разговоров. Они перешëптывались весь день, до самого вечера, и слова их были полны тревожным, мучительным предвкушением. А вместе с ним – и тоской, сопровождающей любого, кто навсегда покидает дом, отправляясь на встречу загадочной неизвестности.
Когда поезд въехал в пригороды Люцерны – анжерской столицы, – мать разбудила меня со словами:
– Софи, погляди в окно! Мы с папой никогда в жизни не видели таких красивых зданий! Выйти и прогуляться сейчас нельзя, но когда-нибудь мы обязательно сюда вернëмся…
Зелёный пригород, с его старинными усадебными домами и виноградниками, быстро сменился мощёными улочками и бульварами. Над Люцерной розовело закатное небо. Вода в каналах блестела, отражая свет десятков уличных фонарей, – огромный город готовился к ночи, неспешно разжигая свои огни. В окне промелькнул фасад старинной церкви, за ним – остатки большой крепостной стены, древняя базилика… (Я ещë не знала подходящих слов для описания этих величественных строений, и могла только тыкать пальцем: «Смотри! Смотри!») И вот наконец – поезд выехал на мост через самую широкую и спокойную реку, какую мне доводилось видеть. Вода в ней текла так медленно, что казалось, она не движется вовсе. А над рекой, задевая фасад собора, – громадного и острого, как зубчатая скала, – висело кроваво-красное солнце.
Масштабы этого города поразили меня! Ведь я никогда не была даже в Шлоссе – столице Туманных гор, – которая по сути своей тоже была всего лишь большой деревней…
Ещë несколько кварталов, и поезд тихонько затормозил у здания вокзала – не менее монументального, чем все столичные постройки. По перрону сновали людские толпы: пассажиры и провожающие, грузчики и проводники. Я не пыталась считать, но отчëтливо понимала, что людей на станции было ничуть не меньше, чем жителей в нашей сноудонской деревеньке. Глядя на них в окошко, я так и застыла с открытым ртом.
Из носовой части вагона вдруг послышался неприятный металлический скрежет. Несколько ударов и громкий скрип. Отец нахмурился, прислушиваясь к незнакомым, тревожным звукам. Однако пару минут спустя в дверном проëме показался Август Фурнье.
– Меняем локомотив! – он одарил отца и мать одной из своих гипнотических улыбок и быстрой походкой умчался по коридору, заглядывая в каждое следующее купе.
Это был последний раз, когда я видела