У входа в цирк собралась большая толпа: нарядные дамы и господа выплывали из экипажей и неспешно выстраивались вдоль забора, увешанного афишами. Очередь тянулась к окошкам касс, а после тихонько протекала через ворота, где каждый из толстосумов демонстрировал капельдинеру купленные билеты.
Несколько минут я завистливо ёрзала на скамейке… и, недолго думая, решила просочиться через ворота зайцем!
Не стану лгать и говорить, что мне было очень совестно… Все сомнения покинули меня в ту самую секунду, когда я разглядела за прутьями забора весëлое шапито! Это был огромный шатëр, сшитый из красных и белых полос парусиновой ткани, размером немногим меньше недавно поразившей меня столичной базилики. Прячась от глаз капельдинера за чужими юбками, я, конечно, понимала, что поступаю дурно, но лëгкий стыд с лихвой окупала волна счастливого предвкушения!
По завету моей клошарской наставницы, я дождалась пока все зрители забьются внутрь и рассядутся по местам, и только после тихонько прокралась следом.
Полутьма манежа окутала меня ароматом жжëного сахара, воздушной кукурузы и печëных каштанов. Однако в этот приторный ансамбль примешалась и лëгкая нотка навоза, запах которого, благодаря отцовским козам, был для меня хорошо знаком. Я не смогла разглядеть ни одного свободного места и потому, с некоторой опаской, уселась на первых ступенях добротно сколоченных деревянных трибун. Впрочем, очень скоро мне стало ясно, что волноваться здесь было не о чем – гудящая толпа не обратила на меня ни малейшего внимания. И даже капельдинер, прошествовав мимо, одарил меня лишь коротким, рассеянным взглядом.
В животе у меня тоскливо урчало. Родители не смогли оставить мне даже немного денег на пропитание – ведь у них в карманах не было ни копейки: Август Фурнье обещал выдать каждой семье месячный запас анжерских франков, но не успел сделать этого до приезда в столицу. Я с нескрываемой завистью глядела на людей, покупающих сладости у господина в аляповатом костюме, который возил вокруг манежа свою тележку…
Но, по счастью, эта сладкая пытка длилась недолго. Свет на арене скоро погас, разговоры стихли – и выступление началось.
Невозможно описать степень моего восхищения: с первых же минут я позабыла обо всех волнениях и невзгодах! Каждый следующий номер заставлял меня сжиматься в томительном нетерпении; заламывать ручонки в немом испуге; громко вздыхать или повизгивать от восторга!.. В тот день мне довелось впервые увидеть попугаев и обезьян, кентавров и гномов… и даже русалку-тритониаду, вывезенную на арену в огромном цилиндрическом аквариуме!.. На манеж выходили