О тиграх. Ная Йежек

ножа.

      Понимая, что я более не нуждаюсь в его помощи, – за исключением разве что уборки импровизированной операционной, – проводник вновь расположился на стуле и стал с любопытством наблюдать за тем, как я готовлю инструменты для следующей операции.

      – И от чего же плачет этот… Пьеро? – спросил он, возвращаясь к нашему разговору.

      – А вы никогда не смотрели сценки?

      Месье Барнаба иронично развёл руками, и я успела подумать, что из него мог бы выйти отличный паяц… Душа комедианта вечно просится наружу: обряди ты её хоть в военный мундир, хоть в пурпурный жилет проводника.

      – Так уж получилось, – ответил он, – что моё знакомство с анжерской культурой в основном ограничивается вокзалами… Вы, вероятно, играли в какой-то пьесе?

      – Мы с Эрпине выступали в столичном цирке…

      В воздухе повисла трагическая пауза, сопровождаемая неизменным грохотом железных колёс. Но месье Барнаба прервал её очередной энергичной репликой:

      – Ни разу в жизни в цирке не бывал!

      Это обстоятельство не показалось мне удивительным. Вероятно, у проводника не было ни времени, ни средств на подобные развлечения. Проведя столько лет в столице, я и сама не успела побывать толком нигде, кроме родного цирка: ни в музее восковых фигур, ни в знаменитой «Эклерной Тётушки Жозефины», ни в «Гран-кафе», где проводили сеансы синематографа. Сейчас эта мысль казалась мне по-детски наивной и даже глупой, но когда-то я мечтала сходить туда с Эрпине… Да и со всеми своими друзьями!.. Однако в компании, где есть гуттаперчевые люди, кентавры, а тем более – русалки-тритониады, это было попросту невозможно.

      Я присела в изножье кровати, беря крохотную передышку, чтобы ответить месье Барнабе.

      Отчего же плакал паяц Пьеро?..

      – Я думаю, он плачет от любви.

      – Мадемуазель! – бенгалец недоумённо – почти возмущённо – приподнял брови, и лицо его сложилось в уморительную гримасу. – Любовь – прекрасное чувство! От него не плачут такими горькими слезами.

      Месье Барнаба оказался не только волшебником, но и самым настоящим чудаком, до краёв переполненным каким-то наивнейшим жизнелюбием. Он говорил с неизменной серьëзностью, но в то же время шутил – точно намеренно старался отвлечь меня от душевных терзаний.

      Словом, лучшего собеседника в подобной ситуации мне было трудно даже вообразить.

      Я улыбнулась ему в ответ:

      – И всё-таки от неё иногда бывает больно… Например, когда тебе приходится покинуть всех, кого ты любишь. Или когда они покидают тебя…

      Это казалось странным – говорить о любви в окружении бинтов и окровавленных простыней. Но в то же время – я как никогда ярко ощущала всю пронзительность этого чувства.

      Должно быть, улыбка у меня вышла уж слишком тоскливой: проводник потупил глаза и принялся растерянно разглаживать складки на ткани жилета, как видно, переживая, что сумел огорчить меня своими расспросами. Неудивительно, что мой взгляд и мои слова так смутили участливого месье