Остров утраченных. Сергей Сергеевич Родин

яло тебя от реальности, если ты живёшь в настоящем Убуде, а не в пятизвёздочном резорте, первое, что ты слышишь каждый день – это петухи. Они орут не с рассветом, как принято думать, а когда им, чёрт возьми, вздумается.

      Моя утренняя рутина была отточена до автоматизма: расчехлить москитную сетку, нащупать телефон, убедиться, что времени до первых сообщений от коллег из Москвы ещё полно, сварить кофе в гейзерной кофеварке – единственной вещи, кроме фотоаппарата, которую я привёз с собой из прошлой жизни.

      Я вышел на крохотную веранду и сделал первый глоток, наблюдая, как солнце медленно подсвечивает заросли бамбука за моим домом. Где-то вдалеке пронзительно запищал мопед – балийцы любят снимать глушители, чтобы все знали об их приближении.

      Прямо перед верандой, метрах в трёх, начиналось рисовое поле. Ещё месяц назад оно было изумрудным, почти светящимся изнутри. Теперь, в конце сухого сезона, поле пожелтело и наполнилось шорохами – крестьяне почти закончили сбор урожая. Каждое утро я наблюдал за пожилой женщиной в конической шляпе, которая неторопливо переходила от одного участка к другому. Она всегда была одна, но, казалось, вела оживлённую беседу с рисовыми духами.

      – Пермиси, – услышал я голос и обернулся. Моя домработница Путу стояла у края веранды с корзиной фруктов. – Я принесла манго и рамбутаны от мужа. Очень сладкие.

      – Терима касих, – поблагодарил я на ломаном индонезийском.

      Путу улыбнулась, показав красные от бетеля зубы. Она приходила три раза в неделю, убирала дом и иногда приносила фрукты или сладости. Я платил ей вдвое больше стандартной местной ставки, но всё равно чувствовал себя неловко – мне достаточно было часа работы фрилансером, чтобы оплатить её целый день.

      – Сегодня Ваш русский друг приходил. Оставил это, – она протянула сложенный лист бумаги.

      Друг? У меня здесь нет друзей. Только знакомые.

      На вырванном из блокнота листе красовалась записка, написанная размашистым почерком:

      «Андрюха, завтра Кетут устраивает мини-праздник в своём варунге в честь скорого Ньепи. Будут кокосовый арак и какая-то местная музыка. Даже ты не можешь это пропустить. Закат. Варунг Кетута. Без вариантов. – Игорь»

      Я скомкал записку. Игорь был типичным представителем первого, глянцевого мира Бали. IT-предприниматель, перевёзший свою команду разработчиков в Убуд «для вдохновения и экономии». Мы познакомились три месяца назад в кафе с единственным нормальным вай-фаем в округе. Я тогда сдавал срочный материал в журнал о путешествиях – последний проект, который я согласился делать для России. С тех пор он периодически пытался втянуть меня в местную русскоязычную тусовку.

      Но Кетут… С Кетутом было иначе. Его маленький варунг – простая открытая кухня с пластиковыми столиками – находился на углу улицы, ведущей к моему дому. Именно там я впервые попробовал настоящий наси чампур и влюбился в острую балийскую еду, которая обжигала не только язык, но и душу. Кетут никогда не говорил о философии, о духовности или о «настоящем Бали» – вещах, которыми бредили приезжие. Он просто жил, готовил еду и наблюдал за происходящим с едва заметной улыбкой.

      Я допил кофе, пытаясь решить, стоит ли идти на этот праздник. С одной стороны, я специально снял дом подальше от туристических мест и русскоязычных экспатов. С другой – Кетут был, пожалуй, единственным человеком на острове, с которым мне было по-настоящему комфортно.

      «Без вариантов», – написал Игорь. Он понятия не имел, сколько вариантов я перебрал за последний год, прежде чем оказаться здесь.

      Я вышел из дома ближе к вечеру, когда солнце уже не так беспощадно обжигало кожу. Тело под тонкой льняной рубашкой покрылось испариной почти сразу – влажность перед дождями становилась почти осязаемой.

      Дорога до варунга Кетута занимала обычно минут десять, но я решил пройтись окружным путём, через храмовый комплекс. У входа в храм местная девушка раскладывала подношения – маленькие корзиночки из пальмовых листьев с цветами, рисом и благовониями. Каждый день, каждое утро – везде на острове эти подношения. Марка бы это восхитило. Ему нравились ритуалы, повторяющиеся действия, придающие жизни структуру.

      «Представь, – сказал бы он, – каждый день просыпаться и первым делом создавать что-то красивое, а потом отдавать это богам? У них тут всё устроено правильно».

      Я отогнал от себя голос Марка. В последнее время он звучал всё реже.

      Варунг Кетута выделялся среди других разноцветными фонариками, развешанными между бамбуковыми столбами. Несколько пластиковых столов были сдвинуты вместе, образуя один длинный ряд. За ними уже сидело человек пятнадцать – смесь местных и приезжих, как и всё на этом острове.

      – Андрей! – Кетут заметил меня первым. – Масук, масук! Заходи!

      Он вытер руки о фартук и крепко пожал мою ладонь.

      – Я думал, ты не придёшь. Всегда так занят, – рассмеялся он. – Сегодня особенный день. Через неделю Ньепи – день тишины. Надо сначала как следует пошуметь!

      В его ломаном английском с сильным акцентом была какая-то подкупающая искренность.

      Я