Вот и управились к празднику (сборник). Владимир Киреев

брось ты глупости говорить, – возмущался тот.

      – Не надо, пусть в нем посидит, – в один голос попросили гости.

      Старуха молча махнула рукой.

      Дом враз оживился, как оживает весенний лес от прилета птиц. В нем стало даже светлее. На столе в тарелках появились соленья, дымящаяся картошка и ароматные пельмени, а хозяйка все не отходила от плиты.

      Гости, изголодавшиеся в дороге, с удовольствием присели к столу.

      – Ты сыну с внуком-то налей в честь праздничка.

      – Сыну налью, а тебе, внук, еще рано.

      – Да мы с собой тоже привезли одну, – спохватился Владимир.

      – Не надо, – остановила его мать. – Сиди, Вовка. У меня есть, для вас берегла.

      Открыла крышку подполья, спустилась вниз и, пошарив где-то вдали рукой, извлекла бутылку хлебной самогонки.

      – Вот это дело другого рода, – воспрянул духом Василий Петрович.

      Глаза его светились. Сегодня в дом пришел праздник.

      – Ну что, сынок, давай трахнем чуток, за встречу. Спасибо, что приехали, не забываете стариков.

      – Как же забудешь, восемьдесят – это не шутка, дед, – солидно вставил внук.

      Нина Васильевна стояла рядом с мужем, забыв обо всем, и только разглядывала гостей. Лицо ее разрумянилось, седая прядь волос выбилась из-под повязанного поверх головы платка.

      «Родная наша мама…» – глядя на нее, думал Владимир. Он помнил ее постоянно хлопочущей по хозяйству, умеющей складно и просто говорить о семейных делах и решать их с той твердостью, которой так не доставало отцу, вечно занятому на работе. Ей было трудно в жизни, но всегда жила для детей – для себя времени не оставалось – ведь их было пятеро: два сына и три дочери – и всех успевала обогреть вниманием и заботой, никого не обижая. Сколько мудрости в ее глазах… Только книг она не читала, хоть и закончила перед войной семилетку – некогда было читать. Придет вечером с работы, уставшая, прилечь бы на часок, но нет, идет на огород, чтобы до заката солнца успеть прополоть грядку моркови. Он поймал себя на мысли, что никогда не забывал эти морщинистые, покрытые сеткой синих вздувшихся вен руки: пальцы заскорузли от времени, суставы опухли от бесконечной работы, холодной воды и многочисленных травм, полученных на мебельной фабрике. Перед каждым праздником, будь то Рождество или Пасха, одернет мать бережно белые кружевные занавески у простенького иконостаса, снимет с высокой полочки на кухне икону Богородицы в сине-голубой деревянной рамке, доставшуюся вместе с приданым по наследству от бабушки, и, перекрестившись, нежно протрет осевшую пыль сначала с иконы, потом с полочки, и, аккуратно поправив шторочки, произнесет с облегчением:

      – Вот и управились к празднику…

      Владимир поднял голову: чисто убранные образа, блестящие в ярком дневном свете глаза Божьей матери смотрели на него. И хоть с детства никто не учил молиться, ему вдруг захотелось перекреститься. Он взглянул на мать и с удивлением для себя заметил, что ее взгляд чем-то напоминал лик иконы.

      – Лесокомбинат, где я отработал почти всю свою жизнь, совсем развалился, – заговорил отец. –