Пусть она уйдет. Никола Сандерс

вскочила на ноги. У нее дикие, безумные глаза. Она протягивает мне Эви дрожащими руками. Бутылочка со смесью упала на пол.

      – Что?..

      – Возьми ее! Просто возьми ее! – кричит Хлоя.

      Она пихает Эви мне в руки. Дочка орет, и я прижимаю ее к себе, положив голову на плечо, и тихо качаю, чтобы успокоить.

      – Да что такое случилось? – снова спрашиваю я, но Хлоя выбегает из комнаты.

      Я с трудом успокаиваю Эви и подбираю с пола бутылочку. Стерилизую новую и заполняю ее смесью. Усаживаюсь и кормлю Эви. Закончив, укладываю ее в кроватку, и она почти сразу засыпает. Я все прибираю. Выхожу только через час, но мое сердце все еще колотится в груди.

      Я нахожу Хлою в патио. Она сидит в кресле-качалке и периодически отталкивается от пола одной ногой.

      – Кто этот парень? – спрашивает она, когда я присаживаюсь в одно из плетеных кресел.

      Я слежу за ее взглядом.

      – Это Саймон. Он ухаживает за участком.

      Она что-то бормочет. Похоже на «горячий».

      – Мы можем поговорить о том, что сейчас случилось, Хлоя?

      Не буду спорить, Саймон действительно горяч. У него взлохмаченные рыжеватые волосы и зеленые глаза, которые щурятся, когда он улыбается. А еще потрясающее тело. Мускулы везде, куда ни глянь.

      Но все же.

      – Откуда он? – спрашивает она.

      – В смысле?

      – Он местный?

      – Да, он живет на другом конце деревни, вместе со своим отцом.

      – Правда? А сколько ему лет?

      – Не знаю, около тридцати, думаю. Его отец пострадал во время несчастного случая на работе. Он покалечил руку, так что Саймон переехал ухаживать за ним.

      – И как вы его нашли?

      – Он повесил объявление на доску в церкви. Хлоя, можем мы, пожалуйста, поговорить о том, что там случилось?

      Она упирается носком в землю. Отпускает, и кресло раскачивается из стороны в сторону.

      – Я просто… Не привыкла к детям, вот и все.

      – Но…

      – Мне просто нужно потренироваться, ладно?

      Это какой-то абсурд. Любому человеку нужно потренироваться, если он никогда не держал в руках младенцев, не говоря уже о том, чтобы их кормить, но никто не выбегает из комнаты с криками.

      Я делаю глубокий вдох.

      – Ты не обязана это делать, ты же знаешь, – говорю я с мыслью, вернее, с надеждой, что Пола все еще свободна. – Если тебе некомфортно…

      – Нет! – выпаливает она. – Я хочу! Извини меня, ладно? Этого больше не повторится. Господи, чего ты от меня хочешь?! – кричит она, вскакивая с кресла.

      – Я все-таки не понимаю…

      Она смотрит прямо на меня.

      – Сделай мне одолжение. Не говори папе.

      – Что?

      – Не говори ему, что случилось, хорошо?

      – Но почему?

      – Я не хочу, чтобы он переживал, вот и все.

      – Переживал?

      – Что я не смогу. Не говори ему. – Ее рот двигается, как будто она хочет что-то