Душа хотела быть звездой. Эльвира Ивановна Сапфирова

и заодно повидаешь всех родственников и знакомых.

      – Это смешно, но очень грустно, – улыбнулся, вздохнув, Иван.

      – А меня это приводит в бешенство! – воскликнул Тютчев. – Понимаешь, в бешенство! Россия сейчас очень даже может себе позволить не только дорожки, но и железные дороги! Казна полна, а барон Клеймихель только и раскошелился, что на одну железнодорожную ветку от Петербурга до Москвы. Вся Европа понимает преимущество цивилизованного передвижения, а наши правители будто нарочно сдерживают дорожное развитие. Почему?

      Иван удивлённо посмотрел на друга, не понимая связи бездорожья с действиями иностранцев.

      – Друг мой, так можно во всей грязи и нищете обвинить иностранцев? Не сдерживали они никогда Россию, а наоборот, цивилизацию несли и несут! – недоумённо развёл руками Иван, не ожидавший такого поворота.

      Он был твёрдо убеждён, что все достижения в науке – изобретение европейцев, которые учат русских основам цивилизации. В негодовании решительно встал, отряхнулся и, не допуская иных возражений, привёл, на его взгляд, неоспоримый аргумент:

      – Ты больше десяти лет живёшь за границей в чистоте и порядке, и, поди, забыл, какова она, жизнь в Российской глубинке.

      И вообще, он лучше знает, как обстоят дела на самом деле. Он начальник. Вот стихи у Фёдора Ивановича хороши, даже очень, а политик он никакой! Иван снисходительно улыбнулся. Каждый раз, когда речь заходила об иностранцах, об их роли в развитии России, о будущем Родины, оба становились чужими, непримиримыми, и каждый оставался при своём мнении. И не затрагивать этой темы им было невозможно: каждый искал своё место в жизни.

      Фёдор Иванович умел их споры вовремя останавливать, и князь был частым гостем в доме Тютчева.

      В уютную, небогато обставленную комнату ворвался тёплый ветер, и ветки сирени, стоявшие в фарфоровой белой вазе, будто ожили. Слабый, еле уловимый аромат нежности дохнул на Тютчева и увлёк туда, на родину, где под окном цвёл до самых заморозков чудоцвет или ночная красавица. Всё лето аромат цветов не давал уснуть, пеленою висел над домом, над садом, над лесом. А рано-рано утром высоко в небе над полем, которое засевали крестьяне, утопая в рыхлой земле, звенел на все лады жаворонок. Разве это можно почувствовать в ограниченной точностью и аккуратностью Европе?!

      – Может, чаю? – дипломатично предложил Фёдор Иванович другу. Встал, позвал Нелли и подошёл к окну. Ему не хотелось продолжать разговор. Иван молод, падок на внешний блеск и не видит всей глубины проблемы, но он добр и умён. А здесь, в Мюнхене, не так много русских, с которыми можно расслабиться в беседе.

      Жена молча принесла чайник, поставила на стол и, приветливо улыбнувшись гостю, наполнила пустые чашки.

      Иван кивнул, но желание продолжить дискуссию, видимо, разгорелось ещё сильнее: тема задела за живое, и он пытался доказать преимущество Запада не столько